Иван Рак - Зороастрийская мифология [Мифы древнего и раннесредневекового Ирана]

— Ты ищешь пророческого достоинства?

— Да, — ответил Маздак, — я пришёл, ибо существует многое, противоречащее вере Зердошта; я разъясню сомнительное, объясню истинный смысл «Зенд-Авесты» в замену того, что теперь в обращении.

— Каково твоё чудо? — спросил Кобад.

— Моё чудо таково: я заставлю говорить огонь, вашу киблу [20] Ки́бла , или Кааба — храм в Мекке, в сторону которого обращаются во время молитвы. и ваш михраб , [21] Михрáб — ниша, указывающая, в каком направлении находится Кибла. попрошу у великого бога, чтобы чрез огонь он засвидетельствовал моё пророческое достоинство, и при этом так, что услышит и шах, и все, находящиеся при нём.

— Что молвите на это вы, благородные и мобеды? — сказал шах.

— Прежде всего ясно, — ответили те, — Маздак следует нашему учению, нашему писанию и не отвергает Зердошта. В «Зенд-Авесте» же на самом деле находятся выражения, имеющие десять значений. Всякий мобед или мудрец приведёт на них двадцать толкований. Возможно, что Маздак объяснит лучше… Но вот он заявляет, что заставит говорить огонь, которому мы поклоняемся. Это — сверхъестественно, то — не в людской власти. Шаху же, впрочем, подобает лучше знать.

[Тогда Кобад сказал:]

— Если огонь заговорит, я уверюсь, что ты — пророк.

— Пусть назначит шах время, — попросил Маздак, — и прибудет вместе с мобедами и благородными к святилищу. Там по моей просьбе великий бог повелит, чтобы огонь заговорил. Это можно сделать сегодня, даже сейчас.

— Постановим, — решил шах, — завтра всем вместе идти к храму огня.

Назавтра Маздак приказал одному из близких ему служителей при храме пойти в подземелье.

— Когда я буду обращаться громким голосом к Йездану, — сказал он, — ты подойди под землёю к скважине и произнеси: «Добродетель поклонников Йездана на земле состоит в том, чтобы следовать словам Маздака, дабы приобрести благо в этом и другом мире».

Вот Кобад, благородные, мобеды прийти в святилище, позвали Маздака, тот явился, встал с краю у огня, громко воззвал к Йездану, воздал хвалы Зердошту и замолчал, — тогда из середины пламени раздался, голос, произнесший вышесказанное. Услыхали и изумились все, бывшие при этом.

Кобад же, вернувшись из святилища, повелел позвать Маздака [370] и с той поры что ни час, то более и более сближался с ним, пока совершенно не уверовал. Он приказал построить для Маздака золотое кресло, украшенное драгоценными камнями, и поставить его у престола в тронном зале. При шахских приёмах Кобад сидел на престоле, а Маздак — на том кресле, оно же было гораздо выше престола.

Начали обращаться люди в Маздакову веру, одни — из-за низких страстей, другие в угоду шаху, шли из провинций, областей, переходили тайно и явно. Воины воздерживались, не возражая из уважения к шаху, из мобедов никто не принял новой веры. «Посмотрим, — говорили мобеды, — что станется с „Зенд-Авестой"». Народ же, глядя на падишаха, выражал своё сочувствие и поблизости и вдали от двора. Уже начали приступать к дележу имущества. Ведь Маздак приказывал: «Да будут разделены блага между людьми, в одном и том же. Да отдаст один другому своё богатство, чтобы не было нищеты, бедности, чтобы все были равно наделены житейскими благами». Чем дальше шёл Кобад по этой дорожке, согласившись на раздел богатства, тем большего требовал Маздак. «Жёны — тоже ваше имущество, — говорил он, — да будет разрешено каждому познать женщину. Пусть никто не будет в этом мире обделён удовольствиями и наслаждениями, двери желания да будут открыты перед всеми людьми».

Народ развратился от соблазна общности имущества и жён. Образовался сред простого люда такой обычай: приводил кто к себе в гости двадцать человек, и вот, откушав хлеба, мяса, вина, сладостей, послушав музыку, шли гости один за другим в женские покои, и это не считалось зазорным. Было даже правило: вошедший к женщине оставлял у дверей помещения шапку; когда другой сластолюбец видел положенную шапку, он должен был дожидаться, пока его предшественник не выйдет из двери.

И вот послал Ноширван тайно послов к мобедам: «Почто молчите? Зачем не говорите о Маздаке, не подаёте совета моему отцу? До чего мы дошли, покрывая проделки мошенника? Эта собака разрушила наше благосостояние, обесчестила наших жён, поставила чернь у кормила правления. Для чего всё это? Кто велел? Будете молчать, — останетесь без имущества и жён. Власть и царство уйдут из нашего рода. Идите к отцу! Откройте ему глаза, подайте совет! Вступите в спор с Маздаком, пусть он предъявит доказательства своей правоты!» Такое же послание отправил Ноширван к знати и благородным: «Нечестивое безумие овладело моим отцом, — говорилось в послании, — привело в расстройство его разум, он перестал различать, где — польза, где — вред. Поможем ему излечиться, пусть [371] перестанет он слушать Маздака, поступать по его воле. Не обольщайтесь и сами, подобно моему отцу, ибо Маздак стоит не на правде, а на обмане, обман же — зыбок, назавтра уж не принесёт вам пользы».

От этого увещания благородные встревожились и, если ранее некоторые из них думали обратиться в маздакитство, теперь отступились, не переходили в новую веру. «Посмотрим, — говорили, — как будет поступать Маздак, и почему Ноширван говорит этакое». Ноширвану же в те поры было лишь семнадцать лет.

Вот собрались они, пошли к Кобаду, сказали:

— Не читали мы ни в сказаниях, с самых древнейших времён по сей день, не слыхали и в преданиях о пророках Сирии, чтобы кто говорил и делал такое, как проповедует и приказывает Маздак. Великое нашло на нас сомнение.

— Поговорите с Маздаком, он объяснит, — сказал Кобад. Позвали Маздака.

— Чем докажешь ты свои слова и дела? — спросил шах.

— Так повелевает Зердошт, — ответил Маздак, — и так — в «Зенд-Авесте», люди только не понимают этого. А если не верите мне, пойдём спросим у огня.

Снова пошли к святилищу, вопросили, и опять из середины пламени раздался голос:

— Правильно то, что говорит Маздак, неправильно то, что вы говорите.

Вторично мобеды были посрамлены. Пришли они на другой день к Ноширвану, рассказали всё, что было.

— Маздак тщится всё доказать, что его вера по всем канонам — вера Зердошта, — сказал в ответ Ноширван, — а как же вот эти самые два канона…

Прошло ещё несколько времени. Однажды беседовали Кобад с Маздаком, и вздумал Маздак сказать, что народ-де с увлечением принимает новую веру, было бы хорошо также Ноширвану воспылать ревностью и обратиться в маздакитство.

— Разве он не обратился ещё? — спросил Кобад.