_ - ПОВЕСТЬ О ДУПЛЕ часть 2

Он выбрал из произведений деда стихи, сочинённые в землях, лежащих между Танским государством и Индией, и велел приготовить ширмы, на которых приказал написать эти стихи и сделать соответствующие рисунки. Ширмы получились необыкновенно красивыми. Изображения были на китайском узорчатом шёлке, края ширм оклеены парчой, даже задняя сторона была не такой, как обычно. Места для отрёкшихся императоров готовили в главном строении. Занавеси там были окаймлены сверху парчой с узорами из гербов, сиденья для императоров из сандалового дерева были украшены росписью по лаку, золотом, перламутром и драгоценными камнями. Все остальные помещения тоже были прекрасно убраны.

Императрица-бабка обратилась к отрёкшемуся императору Сага:

— Мне уже за семьдесят, и я слышала много разной музыки, но звукам кото я готова внимать снова и снова. Замечательно, что Накатада будет в скором времени играть перед государями. Это виртуоз, каких больше нет. Тогда же будет играть его мать, и нельзя пропустить этого случая. Я обязательно поеду туда с вами.

— Как это ты поедешь? — возразил император, но отговорить её было невозможно.

Пятая принцесса, их дочь, ставшая высочайшей наложницей, сказала:

— Замечательно! Я тоже хочу послушать. Обязательно поеду с вами.

Первая принцесса собиралась в старую усадьбу вместе с матерью Дзидзюдэн, всеми её семью сыновьями и Второй принцессой. Судзуси рассказывал, как благодаря своей дружбе с Накатада он слушал игру на кото седьмого дня седьмого месяца, и все в столице стремились в назначенный день попасть на проспект Кёгоку, дома не хотел оставаться никто. Желающих послушать музыку было так много, что для их свиты места в усадьбе не нашлось. В главном помещении передние покои с западной стороны были отведены для императрицы-бабки, передние покои с северной стороны — для Масаёри, его супруг и госпожи Дзидзюдэн. Для Фудзицубо особо устроили восемь мест, а рядом с сиденьем для супруги Масаёри — пять мест для их дочерей. Поскольку все в столице стремились попасть в усадьбу, то многим приходилось отказывать: «Генерал сожалеет, но никак невозможно». «Ах, какая незадача! Так нам никогда и не удастся послушать их. И до чего будет обидно, если мы сейчас не услышим этих виртуозов, подобных которым в нашем мире нет», — говорили в столице, и все пытались так или иначе обеспечить себе место на проспекте Кёгоку.

В передних покоях с восточной стороны Накатада предполагал посадить Инумия, свою мать и госпожу Дзидзюдэн. [386] Прим.19 гл. XX: Чуть выше говорилось о том, что дня Дзидзюдэн отвели место с северной стороны. Вообще в описании рассаживания гостей есть некоторые неувязки. Четверо сыновей Масаёри от первой жены и семеро от второй не оставляли отца в покое, и он ломал голову: «Ах, если бы найти хоть щёлочку!» Он отправился к Накатада, чтобы выпросить места, но тот ответил:

— Как вы сами видите, свободных мест нет, — что же я поделаю?

Услышав о предстоящем концерте, Фудзицубо послала отцу записку: «Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз».

— И она туда же, — сказал Масаёри жене. — Конечно же, она хочет поговорить о концерте. Что я могу сказать? Если будет высочайшая воля, тогда пожалуйста. Но если она хочет отправиться туда тайно, как мне быть? Очень уж это затруднительно. Похоже, у нас будет нелёгкий разговор. Однако придётся идти. Но если даже Фудзицубо и отправится на проспект Кёгоку, тебе туда ехать не надо.

— Я сделаю так, как ты скажешь. Но мне будет очень жаль, если я не услышу музыку, о которой так долго мечтала. Говорят, что сама жена Канэмаса будет играть, и если я пропущу эту возможность, то когда ещё я смогу её услышать? — ответила она.

— И ты о том же! — проворчал Масаёри и отправился во дворец.

Не успел он усесться, как Фудзицубо заговорила:

— Я всегда думала, что мне было бы лучше выйти замуж за Накатада и быть самой обыкновенной женщиной. Но ты отдал меня на службу императору, и мне суждено испытывать одни муки. Остальные свободно отправляются слушать музыку, которую им хочется услышать. Какое счастье с лёгким сердцем слушать и видеть то, что тебе хочется! В пятнадцатый день Инумия и мать Накатада будут играть на кото, оба отрёкшихся императора поедут туда, это должно быть несравненное исполнение, даже императрица-бабка собирается на Кёгоку. Только я, несчастная, не могу быть там! — Она залилась горькими слезами.

— Странные речи, — ответил Масаёри. — Если ты сможешь услышать это удивительное исполнение, я буду только рад. И императрица-бабка обязательно будет там. Но что делать, если в тот день тебе объявят, что ехать тебе нельзя? Государь даст тебе разрешение?

— Думаю, что он мне не откажет. Вчера вечером я умоляла его об этом, и он не сказал, что, мол, знать ничего не хочет. На этот раз кто бы что ни говорил, я всё равно поеду.

В это время в покои вошёл император, и Масаёри спрятался, чтобы не попадаться ему на глаза. Фудзицубо успела шепнуть ему:

— Завтра вечером обязательно приезжай за мной.

— Хорошо, — ответил Масаёри и покинул её.

Фудзицубо снова принялась настойчиво умолять императора о разрешении отлучиться из дворца, и он наконец сказал:

— Что ж, поезжай! Но если ты поедешь туда, то там и оставайся. Ведь из всех, кто был влюблён в тебя, тебе больше всех нравился Накатада.

— Если бы туда не ехало так много народу, если бы я одна отправилась туда, тогда можно было бы подозревать меня. Но там соберутся все, начиная с императрицы-бабки, — урезонивала Фудзицубо императора.

— Вряд ли ты говоришь правду, — ответил император. — Если бы императрица-бабка возымела такое желание, то как только она сказала бы об этом, все принцессы устремились бы на проспект Кёгоку. Но может быть, это правда — вряд ли найдётся хоть кто-нибудь на свете, кто не хочет услышать, как играет мать Накатада.

Санэтада всё ещё вёл замкнутый образ жизни, но узнав о предстоящем событии, написал Накатада письмо:

«Если состоится этот ночной концерт, мне хотелось бы, не привлекая ничьего внимания, прийти к тебе.

В мире, который

Никак не могу

Я оставить.

Нет ничего, что хотел бы

Больше, чем кото, услышать.

Можно ли мне прийти?»

Накатада, прочитав это письмо, подумал: «Его-то нужно пригласить прежде, чем кого-либо другого» — и с радостью написал другу:

«Получил твоё письмо. Дорогой мой, я давно ничего не имел от тебя и очень обрадовался, когда пришла эта весточка. Поистине,

Сколько б ни жил я,

В мире, с которым

Расстаться не в силах,

Никого не увижу другого

Кто б мне принёс утешенье.

Говоря по правде, мир кажется мне печальным и унылым, и я в течение нескольких месяцев занимался тем, что учил Инумия музыке. Незаметно присутствовать в этот день будет невозможно, но я очень хочу, чтобы ты пришёл к нам. ‹…›»