Антология - Черепаховый суп. Корейские рассказы XV-XVII веков

Правда, этот случай позволяет нам судить также и о том, как далеко ушла корейская литература за четыре столетия в изображении психологического состояния человека, в умении развернуть сюжет, в использовании диалога. Молодому человеку в новелле Лю Монина «Хван Сусин убивает своего коня» нелегко было подчиниться воле отца и порвать с любимой. Он не мог решиться на это и сначала продолжал встречаться с ней тайком; и лишь после отповеди отца он соглашается с неизбежным и утверждается в своем решении. Следует великолепная сцена ночью в доме девушки, когда герой понимает ужас ситуации и пытается объяснить случившееся оплошностью слуги, но выясняет, что виноват он сам. Развязка новеллы эмоционально подготовлена.

Таким образом, в данном случае пхэсоль, не подвергая сомнению исходного пункта — сыновней почтительности как обязательной добродетели, — психологически обосновывает поведение человека, показывая, как общее правило становится правилом личным и ценой каких усилий это далось.

Пхэсоль XV–XVII вв., как мы могли заметить, необычайно разнообразны и в то же время несут на себе вполне определенные черты общности. Они многое наследуют от породившего их исторического сочинения. Вызрев внутри него, пхэсоль выходят в мир литературы и развиваются далее — каждый жанр по своему закону, с общим, однако же, стремлением изобразить отдельный случай, отдельную судьбу и отказаться от той заданности действий героев, которую предусматривало историческое сочинение.

По-иному наследуют и по-иному отрицают ту же породившую их традицию произведения выдающегося корейского писателя Лим Дже (1549–1587).

Одно из них — сатира «Мышь под судом» — уже известно в русском переводе. В настоящем сборнике помещены два других — «История цветов» и «Город Печали».

Однако с Лим Дже здесь мы знакомимся несколько раньше: в новелле Лю Монина «Лим Дже явился на чужой праздник» он выступает как литературный персонаж. «Четверо великих» — так называли современники Лим Дже, Ким Сисыпа, известного нам по рассказу О Сукквона «Ким Сисып ругает стихи», и еще двух поэтов. Все они были героями многих забавных рассказов.

Проказник, смеющийся над людской церемонностью, несущий атмосферу непринужденного веселья, — таким остался Лим Дже в памяти потомков. На первый взгляд и его творения говорят только о непринужденной легкости и блеске остроумия. Но эго только на первый взгляд. Трудно среди современников Лим Дже, да и века спустя, найти писателя, столь глубокого по мысли. Произведения его при внешней легкости серьезны и сложны и, пожалуй, покажутся несколько необычными рядом с пестрой россыпью миниатюр пхэсоль. Вот «История цветов». В цветочном мире возносятся и гибнут поочередно четыре царства. Государи рождаются, взрослеют и женятся, восходят на престол. Они приближают к себе мудрых подданных или, вняв навету, совершают ошибки; забывают о государственных делах, увлекшись сочинением стихов или подпав под власть обольстительных красавиц. Все как у людей.

Но рождаются и умирают государи как цветы («государь опал»), об их достоинствах судят по цвету и аромату, а заслуги предка основателя царства Глиняный Горшок — в том, что «при государе Гао-цзуне он служил приправой к царской похлебке, что варилась в котле, и за эту заслугу был пожалован уделом в Глиняном Горшке». Цветы живут и действуют по тем же законам, что и люди, но в то же время и по другим — цветочным. Это и цветы и в то же время люди. И мы все время ощущаем эту двойственность.

Но еще острее ее ощущали современники писателя. Ведь «История цветов» написана по правилам одного из видов исторического сочинения, точно воспроизводит его форму. События излагаются по годам правления и излагаются «объективно», в критические моменты вторгается голос историографа. Его же рассуждениями от первого лица завершаются истории всех четырех царств. «История цветов» кончается общим суждением историографа о несовершенстве человеческой природы вообще. И «слово историка», как и полагается, контрастирует по стилю с остальным повествованием.

Авторы исторических сочинений в странах дальневосточной культуры всегда стремились к созданию эталонов поведения государя и подданных, приводя примеры, заслуживающие подражания, и образцы дурного поведения. И коль скоро современники находили какие-то действия царствующего государя и его сановников не соответствующими идеальным нормам, историческое сочинение нередко воспринималось как критика своего недостойного века. И современники Лим Дже не могли не понимать, что «История цветов» в этом отношении не отличается от исторического сочинения.

Нам трудно до конца осмыслить все намеки на современную писателю жизнь, которые есть в «Истории цветов», однако кое-что можно угадать и сейчас. Так, не оставляет сомнений высказывание историка об исходе борьбы партий в царстве Лето: «Если уж государь династии Лето, имея всего лишь одного достойного человека у себя в помощниках, сумел навести порядок в государство и добиться согласия и умиротворения, то тем более может это сделать мудрый государь, который правит людьми своего поколения, превыше всего ставя умиротворение народа, и добивается этого, следуя по истинному пути государя».

Многие лучшие умы в средневековой Корее осуждали бесконечную вражду придворных группировок, дорого обходившуюся государству. Как большое зло осознавал ее и Лим Дже.

Успешно выдержав экзамены и отказавшись от службы, Лим Дже посвятил себя литературе, не желая участвовать в недостойных деяниях своих современников. Позиция честного человека в безнравственный век — один из важных вопросов, который поднимается в «Истории цветов». И «Наставник, хранящий чистоту» — золотая хризантема, — персонаж совсем не случайный в произведении Лим Дже.

Безусловно, многие ситуации в цветочном царстве, иногда соотнесенные Лим Дже с фактами из древней истории Китая, говорили современникам писателя о вещах очень знакомых и наболевших.

Несомненно, по-иному, чем мы, воспринимал средневековый кореец и фантастические персонажи, населявшие цветочное царство. Для него сосна и кипарис, например, никогда не были самими собой. Сосна и кипарис, которые не боятся зимней стужи, — символы преданных подданных, верных государю в год смуты, людей принципиальных. Эти образы встречаются еще в книге Конфуция «Рассуждения и беседы» («Луньюй»).

Так же воспринимались веками в литературе бамбук, зеленеющий среди снега, кедр. Лотос чист, хризантема благородна. За каждым был закреплен определенный образ действий, и про каждого в древности уже кем-то было что-то сказано, каждый был воспет неоднократно. Вот поэтому персик в «Истории цветов» не просто персик, а тот, о котором говорилось еще в древней «Книге песен» («Шицзине»). И средневековому читателю легко было переходить на этот язык цветов и доставляло наслаждение увидеть знакомые намеки на стихи любимых поэтов древности.