Коллектив авторов - Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае

Случалось, что евнухи, которые находились во взаимной вражде и пытались подсидеть друг друга, воровали «драгоценные камни» у недругов. Бывало, что азартные скопцы, входя в раж, проигрывали свои «драгоценности» в кости или карты: многие из них были страстными игроками.

В случае смерти евнуха, «драгоценности» которого остались у лекаря, делавшего операцию, или его родственников, семейство умершего или его близкие, чтобы положить ее вместе с ним в гроб, случалось, выкупали «драгоценность» за огромные деньги: сумма могла достигать 2–3 тыс. рублей в российских ценах конца XIX в.

Парадно-ритуальное облачение императора в III–VI вв. (реконструкция по материалам фресок VI в.).

Перед тем как подвергнуть человека кастрации, его запирали в плотно закрытую комнату или келью, в которую не должно было проникать никакое дуновение ветерка с улицы, чтобы кастрируемый не простудился или не подхватил инфекции. Там он проводил 3–4 дня, и ему не давали пищи и ограничивали в питье, поскольку он должен был освободиться от кала и мочи, дабы после операции максимально избежать выделений, которые могли загрязнить раны и вызвать их заражение. Здесь уместно привести воспоминания евнуха-очевидца о том, что делали для сохранения мужской «драгоценности» после ее отрезания уже в новейшее время.

Отрезанную плоть «обжаривали» в кунжутном масле, настоянном на зернах душистого перца, затем завертывали в промасленную бумагу и помещали в новый, специально купленный для этого сосуд для измерения сыпучих тел — шэн . Все пространство между стенками шэна и пакетом с плотью заполняли пшеничными отрубями. Затем шэн подвешивали на веревке к потолочной балке. Эта процедура считалась «повышением» оскопленного по службе (не случайно название сосуда «шэн» совпадает с иероглифом «повышение»).

Существовал и иной метод сохранения отрезанного члена. Удаленную плоть помещали в коробочку с негашеной известью и держали там до тех пор, пока не произойдет обезвоживание. Затем, очистив от извести, пропитывали кунжутным маслом и потом, снова просушив, помещали в специальную изящную шкатулку, отделанную изнутри шелком. Выбрав после консультации с астрологом «благоприятный день», шкатулку с отрезанной плотью отвозили в храм предков и клали на главную продольную балку стропил.

Один из наиболее характерных примеров применения оскопления в качестве наказания — судьба самого известного историка древнего Китая Сыма Цяня. Во время правления У-ди на втором году эры Тяньхань (99 г. до н. э.), когда Сыма Цяню было сорок семь лет, один из китайских генералов Ли Лин был послан с небольшим отрядом против сюнну (гуннов). Имея в своем распоряжении всего 5 тыс. пеших воинов, Ли Лин все же сумел добраться до ставки вождя сюнну. Ему удалось потеснить противника, но обещанное подкрепление не подходило, а тем временем конница сюнну начала окружать отряд. Стрелы и провиант были на исходе; солдаты устали от непрерывных 10-дневных боев; число убитых и раненых постоянно росло. Подкрепление так и не появилось. Несмотря на героическое сопротивление, отряд большей частью был уничтожен, частично пленен. В плен к сюнну попал и генерал Ли Лин. Когда до императора дошло известие о поражении Ли Лина, У-ди потерял аппетит и не выходил из своих покоев. Перепуганные сановники не знали, что предпринять. Боясь, что гнев Сына Неба может обратиться против них, они поспешили очернить генерала, обвинив его в предательстве. Сын Неба приговорил мать военачальника Ли Лина к смертной казни.

Парадно-ритуальное облачение древнекитайских государей (реконструкция по материалам художественных произведений III–VIII вв.).

Лишь Сыма Цянь, хорошо знавший генерала, нашел в себе мужество защитить Ли Лина и его мать. Он заявил, что, по-видимому, Ли Лин был вынужден так поступить по тактическим соображениям. Защитительная речь историка вызвала гнев императора.

«И вот однажды случилось, что я был вызван к допросу во дворец, и в этом смысле построил всю речь о заслугах Ли Лина, — писал Сыма Цянь. — Хотел я этим расширить, как смог, кругозор государя, конец положить речам тех сверкающих злобно белками людей. Но выяснить все до конца мне так и не удалось». Сыма Цяня обвинили в намерении ввести императора в заблуждение и после шестимесячного заключения приговорили к позорному, но обычному при дворе наказанию — кастрации.

С содроганием вспоминал историк время, проведенное в тюрьме: «И вот я, представьте, сижу со связанными руками, ногами, с колодкой, веревкой на шее и с голою кожей, ничем не прикрытый, палками бьют меня, прутьями хлещут; я заперт средь стен, что окружают меня».

Известно, что после освобождения из темницы (это произошло, по всей вероятности, в 96 г. до н. э., когда У-ди объявил всеобщую амнистию) Сыма Цянь как человек, наделенный литературным даром и нужный Сыну Неба, чтобы прославлять его деяния, был назначен на должность хранителя императорской печати и руководителя императорской канцелярии — чжуншулина . «Дозволяется ему работать с древними книгами, входить в любое время с докладом к императору. Жалованье ему положить тысячу даней (дань — мера сыпучих тел, равная одному гектолитру. — В.У. ) зерном», — говорилось в эдикте императора У-ди. Но «почетная должность» была для Сыма Цяня лишь постоянным напоминанием о перенесенном унижении и позоре (согласно обычаю, хранителем печати императора мог быть только евнух). Как ни старался он забыть о своем позоре и успокоиться, что-то постоянно напоминало ему об этом, и прежде всего — изменения в организме после кастрации: Сыма Цянь располнел, голос у него стал высоким, красивые борода и усы, которыми раньше он так гордился, постепенно пропали. Цветущий мужчина превратился в женоподобное существо.

В китайском романе XVII в. Ли Юя «Жоу путуань» («Подстилка из плоти») автор пишет: «К счастью, еще в далекой древности жили совершенномудрые люди, способные, как говорится, „разверзнуть Небо и Землю“. Кто-то из них, как видно, и придумал любовное чувство между мужчиной и женщиной и подарил его людям, дабы те ослабили свои тревоги и развеяли печали и всяческие заботы, в общем, чтобы не слишком скорбели бы они душой. Но уже в те далекие времена некоторые ученые конфуцианцы заметили, что женское лоно дарует не только радость новой жизни, но порой несет и погибель. Правда, другие, не менее сведущие в земных делах мужи, утверждали обратное: если бы не было-де в жизни подобных удовольствий, у множества людей волосы поседели бы на много лет раньше, а годы их жизни, несомненно, сократились. Возможно, вы и не поверите этим словам. Но вот взгляните на монахов. Среди них есть иноки, коим уже за сорок, а то и все пятьдесят, между тем седина, кажется, даже не тронула их волос, у иных же, чьи годы перевалили за семьдесят и даже восемьдесят, стан все еще остается прямым — нисколько не согнулся! Позвольте спросить: а почему? По словам мужей многоопытных, сие явление объясняется тем, что „ушедший из семьи“, прекрасно представляя свою дорогу в жизни, ведет себя как простой смертный. Он, к примеру, не прочь завести любовную интрижку с красоткой, а глядишь, порой и порезвиться с юным послушником. Заметим, однако, что если ему не удастся сохранить первозданный дух и укрепить свои корни, значит, не иметь ему никакого долголетия.