Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Хватит! — оборвала его Цзиньлянь. — Тебя я тоже узнала, что ты есть за человек. Только притворяешься, что ко мне неравнодушен, а сам ее любишь. Ведь только она доподлинная супруга! А тем более теперь! Как же, наследником тебя одарит. А я кто?! Трава сорная. Какое может быть сравнение!

— Не говори глупости! — Симэнь обнял и поцеловал Цзиньлянь. Цюцзюй внесла чай. — Кто велел этой грязнуле, рабскому отродью, чай подавать? А где Чуньмэй?

— И ты еще спрашиваешь! — воскликнула Цзиньлянь. — Она у себя посчитай четвертый день лежит, не встает. Не ест, не пьет. Смерть призывает. Как ее хозяйка при всех отругала, она целыми днями плачет.

— В самом деле?! — удивился Симэнь.

— Что ж я, обманываю тебя, что ли? Ступай, сам увидишь.

Симэнь поспешил к Чуньмэй. Она лежала на кане, непричесанная, без румян и белил.

— Ты чего лежишь, говорунья? — спросил ее хозяин.

Чуньмэй притворилась спящей, не проронив ни слова в ответ. Симэнь попытался было взять ее на руки, но Чуньмэй, как будто очнувшись от забытья, вдруг выпрямилась и забилась точно пойманный карп, да с такой силой, что Симэнь едва устоял на ногах. Хорошо, сзади оказался кан.

— Отпусти! Руки не пачкай! — кричала Чуньмэй, крепко сжатая в объятиях хозяина. — Чего тебе нужно от рабыни?

— Ишь какая ты речистая! — говорил Симэнь. — Тебе хозяйка два слова сказала, а ты уж и из себя вышла? Не ешь, говорят, не пьешь.

— Ем я или нет, не твое дело, — отвечала горничная. — Мы, рабыни, хоть подыхай, никто ухом не поведет. Я за все время, пока в вашем доме служу, ничего дурного не сделала. Хозяин меня еще ни разу не попрекнул, ни разу не ударил. За что ж меня хозяйка так отругала?! Да из-за кого ругала-то? Из-за этой неотесанной потаскухи, из-за шлюхи проклятой. Она ж через все улицы и переулки прошла. Хозяйка еще мою матушку упрекает: горничную, мол, распустила. Не хватало только, чтобы из-за этой неотесанной бабы мне палок всыпали. Пусть только жена Хань Даого заявиться, я ей покажу. Это ведь она шлюху сюда заслала, она зло посеяла.

— Если и она прислала, у нее ведь были добрые намерения, — возразил Симэнь. — Кто бы мог предполагать, что у вас начнется ругань?

— Будь она хоть чуть-чуть покладистей, я б не стала с ней связываться, — не унималась горничная. — Она других ни во что не ставит.

— Я к тебе пришел, а ты и чашкой чаю не угостишь? — попытался переменить тему разговора. — Грязнуля Цюцзюй подала, а я пить не могу.

— Ну вот, умер мясник Ван, так свинину со щетиной есть приходится, — заворчала Чуньмэй. — Я не в силах с места сдвинуться, а тут чай подавать.

— Кто ж тебе велел голодать, болтушка? Пойдем-ка в покои. Я и перекусить не прочь. А Цюцзюй велим подать закусок, вина, пирожков с фруктовой начинкой и рыбного супу.

Без лишних слов он взял Чуньмэй за руку и повел в покои Цзиньлянь. Цюцзюй послали пойти с коробом за кушаньями.

Немного погодя она извлекла из короба всевозможные блюда: вареную свиную голову, разваренную баранину, тушенную курятину и жаренную в масле рыбу, а к ним отборный отварной рис и закуски к вину: медузу, бобовые ростки, мясо и чилимы.

Симэнь наказал Чуньмэй подать к мясу тонко нарезанной курятины, маринованных ростков бамбука и душистого луку, а также аппетитно пахнувшего бульона с пельменями. Когда все кушанья были расставлены на столе, подали тарелку пирожков с фруктовой начинкой.

Симэнь и Цзиньлянь сидели рядышком, а сбоку от них расположилась Чуньмэй. Чарка за чаркой, так пропировали они до первой ночной стражи, после чего пошли спать.

На другой день Симэнь встал рано. За ним заехал тысяцкий Хэ. Они выпили натощак по чарке и отбыли за город на проводы военного губернатора Хоу.

У Юэнян же первым делом послала подарки, а потом, нарядившись, отправилась в большом паланкине на пир к госпоже Ся, жене командира императорского эскорта Ся. Ее сопровождали Лайань и Чуньхун, а также солдаты, которые окриками отгоняли с дороги зевак, но не о том пойдет наш рассказ.

Дайань и Ван Цзин оставались дома. После полудня они заметили у главных ворот старуху Ван, владелицу чайной против управы, которая привела с собой Хэ Девятого.

— Почтенный батюшка у себя? — спросила Дайаня старуха.

— А, матушка Ван и почтенный Хэ! — воскликнул Дайань. — Давно не заглядывали. Какими судьбами?

— Зря господ не беспокоят, — отвечала Ван. — Не случись с братом Хэ Девятым беда, не решилась бы и теперь явиться.

— А батюшка провожают его сиятельство Хоу, — пояснил Дайань. — И матушки Старшей нет дома. Обождите, мамаша, я матушке Пятой доложу.

Слуга удалился, а немного погодя воротился и объявил:

— Матушка Пятая велела просить вас, мамаша.

— Не смею я, — заметила Ван. — проводи меня, сынок. Собака не схватила бы.

Дайань повел старуху через сад к покоям Цзиньлянь. Он отдернул гостье дверную занавеску, и она вошла.

Прическу разодетой в парчу и атлас Цзиньлянь украшал, как обычно, отороченный мехом ободок, напоминавший спящего кролика. Напудренная и нарумяненная, блистающая нефритом, она сидела на кане, свесив ноги к жаровне, и грызла тыквенные семечки. Спальню ее украшал полог из узорной парчи, золотом сверкала кровать, одна ярче другой блестели безделушки, всеми цветами отливали коробочки и шкатулки.

Ван не преминула отвесить поклон.

— К чему эти церемонии, почтенная? — поспешно ответив на ее приветствие, говорила Цзиньлянь.

Старуха села на край кана.

— Давненько тебя не видала, — начала Цзиньлянь.

— Помню я вас, сударыня, — говорила Ван, — в сердце держу, а заглянуть все не решалась. Обзавелась ли наследничком, сударыня?

— Если бы … Дважды выкидывала. Ну, а ты? Женила ли сына?

— Да все не подыщу ему пару. Он ведь у меня только с берегов реки Хуай воротился. Больше года с купцами разъезжал. Деньжат немного подкопил. Осла купил, мельницу завел. Так вот и живем. А пару я ему как-нибудь подыщу. Так батюшки, стало быть, нет дома?

— Батюшка за город отбыл, губернатора Хоу провожают, — пояснила Цзиньлянь. — И хозяйки нет. А у тебя дело к нему?

— Это у Хэ Девятого беда случилась. Меня и попросил с батюшкой поговорить. Брата его, Хэ Десятого, с шайкой грабителей задержали. А допрашивать будут в управе у батюшки. На него показали — будто он шайку сколотил, а он тут вовсе не при чем. Вот мы и пришли просить батюшку, чтобы Хэ Десятого отпустили. А грабителям пусть батюшка не верит. Хэ Десятый потом щедро отблагодарит за милости. Вот и прошение.

Старуха достала бумагу и протянула Цзиньлянь.

— Оставь, я покажу, как только сам вернется, — пробежав прошение, пообещала Цзиньлянь.

— Хэ Девятый у ворот ждет, — сказала старуха. — Велю ему завтра за ответом придти.

Цзиньлянь крикнула Цюцзюй. Та немного погодя подала чай.