Алишер Навои - Семь планет

Свой путь я начал далеко отсель,
И шах Бахрам — моих скитаний цель.

Он царь царей, он шахов гордый шах,
А небо — у его порога прах.

Когда к его чертогу я приду,
Когда к его порогу припаду,

Лицо и очи к праху приложу
И цель прихода шаху изложу,

Ему открою чудо в тот же миг.
Бахрама я покуда не достиг,

А ты уже вопрос мне задаешь,
Невольно на моем пути встаешь.

Как быть! Сказать? Нарушу я обет.
Но и молчать не смею я в ответ!

Радушием тебе обязан я.
Смотри же, господин, как связан я!

В тебе я вижу гордые черты;
Твой сан высок; являешь облик ты,

Который свойственен одним царям.
Мне кажется: пусть ты — не шах Бахрам,

Царем ты предо мною предстаешь,
Мне кажется: ты на него похож,

Хотя невероятно сходство с ним:
Бахрам ни с кем на свете не сравним!

Сюда пришел я из чужих сторон.
Твоим великодушьем я пленен.

Но все же у меня другая цель:
С Бахрамом говорить — благая цель.

Ты лаской сердце мне развеселил,
Но две заботы в сердце поселил:

Смолчу — беда и расскажу — беда…
Как на тебя смотреть мне без стыда?»

Тогда расцвел властитель, как цветник.
Светильником он сделал свой язык:

«О ты, кто странником в пустыне стал!
Знай: ищущий — нашедшим ныне стал.

Ты сам не ведаешь, что в этот миг,
Искатель, ты искомого достиг.

Не жаждай, друг мой, около реки,
Не страждай, друг мой, счастью вопреки!

К Бахраму ты спешил степной тропой?
Начни рассказ: Бахрам перед тобой!»

Тут странник, небеса благодаря,
Целуя землю, пал к ногам царя:

Узрел он цель, хоть много перенес!
Он благопожеланье произнес,

Учтиво сел и начал: «Мудрый шах!
О разных ты спросил меня вещах.

Вот первая: кто я? Мой шах, внемли.
Зовусь я среди жителей земли —

Мани; художник — звание мое,
Известно рисование мое».

Восторг Бахрама взвился до небес,
Как будто был он мертвым и воскрес:

Бахрам давно художника искал!
Он крепко обнял гостя, приласкал,

Остались все придворные в тени:
Увидел шах великого Мани!

Однако вскоре благосклонный шах
Ему напомнил о других словах.

Рассказчик молвил: «Слушай мой ответ.
Скитаясь, обошел я семь планет,

Под сводами блуждал я всех небес,
И очевидцем был я всех чудес.

Затмило все в моих глазах одно:
В Китае обретается оно.

Там с неким повстречался я купцом.
Не ошибемся, коль его сочтем

Богаче многих шахов и царей.
Сокровищами копей и морей

Владеет он: у этого купца
Товарам нет ни края, ни конца.

Число их даже передать нельзя,
А денег столько, что сказать нельзя,

Ему туманов никогда не счесть:
Одних наличных сотня тысяч есть!

Хотя богаче прочих он купцов,
Хотя забыл число своих ларцов,

Хотя не знает счета сундукам,
Рубинам, серебру и жемчугам, —

Владеет он жемчужиной одной.
Жемчужиной? Зови ее луной,

Любовникам сияющей с небес,
Игрушкой, дивом, чудом из чудес!

Волшебница в Китае рождена,
Любовью к ней страдает вся страна.

Красы подобной не было вовек:
С тех пор, как существует человек!

Кто взглянет на нее, тот будет рад
Отдать ей душу за единый взгляд.

Когда же в руки чанг она возьмет,
От счастья только мертвый не умрет.

Когда же струны чанга зазвенят
И стройным, животворным звукам в лад

Протяжно запоет она сама, —
Вселенную сведет она с ума!

Когда б я прожил тысячу веков,
Когда б я знал сто тысяч языков,

Я не сумел бы рассказать о той,
Чей голос нежный спорит с красотой!

Хозяин украшает красоту,
Богато наряжает красоту.

Он ей носилки для прогулок дал,
На них пошли алоэ и сандал,

Пленителен красавицы покров —
Крученый шелк изысканных цветов,

Он жемчугом искусно окаймлен.
Доносится до нас певучий звон:

То чанг звенит, и легче ветерка
Бежит по струнам тонкая рука.

Красавица играет, как Зухра,
Сияя, как рассветная пора.

Она игрой приводит всех в восторг.
Купец хотел продать ее, но торг

Не состоялся до сих пор. Смотри:
Зухра — одна, а сколько Муштари!

Все богачи, юнцы и старики,
Опустошив мешки и сундуки,

Отвесили купцу свое добро,
Но золото, рубины, серебро

Отверг хозяин и сказал: «Казна
Всего Китая — вот ее цена!»

Неутолимой страстью обуян,
Уже хотел ее купить хакан,

Весь годовой доход купцу отдать.
Узнав об этом, возроптала знать,

Советники сказали: «Светоч наш!
Когда казну ты за нее отдашь,

Не сможешь больше денег ты собрать,
Тебя покинув, разбежится рать.

Ты должен дань обычную внести
Или восстать: иного нет пути.

Но, потеряв и войско и казну,
Как против шаха ты начнешь войну?

Страсть утолишь ты, царство погубя.
О, пожалей державу и себя!»

Хакана мудрый охладил совет,
А у других влюбленных — денег нет.

Хотя страдают тысячи сердец,
С продажей не торопится купец.

Но я, желая стать твоим слугой,
Подарок приготовил дорогой,

Когда решил отправиться к тебе,
Быть может, он понравится тебе.

В живой воде я краску растворил
И образ дивной пери сотворил,

Хотя рисунок — не она сама,
Подобие найдешь в чертах письма:

Посильную красе принес я дань…»
Сказав, он вынул шелковую ткань.

Шуршала ткань, упруга и нежна, —
На ней певица изображена!

Художник жизнь в китайский шелк вдохнул,
Ресницами с картины пыль смахнул,

Расправив складки, разложил он шелк…
Бахрам взглянул, и вскрикнул, и замолк.

Казалось, разум у него погас!
До вечера не отрывал он глаз