Алишер Навои - Семь планет

От шелка, в думы погружен свои.
Казалось, он исчез в небытии.

До вечера ни с кем не говорил,
Он образ пери в сердце затаил,

Запали в душу дивные глаза,
Сжигали душу пламя и гроза.

Мани, почуяв боль его души,
Сказал: «Опомнись, шах, и поспеши,

Не упускай красавицу из рук,
Не то смертельным будет твой недуг!»

«Увы! — Бахрам воскликнул, — я в огне!
В целебном счастье жизни — горе мне.

Я обезумел: ты меня сразил,
Когда ее глаза изобразил.

Художник, сделал ты меня больным,
Как врач, недугом ты займись моим.

Скажи скорей, подай благой совет:
Что делать мне?» — Мани сказал в ответ:

«Ее цена — китайская казна.
Когда тебе краса ее нужна,

Когда из-за любви ты изнемог,
Да будет жертвой годовой налог!

Дирхемы — наилучшие врачи.
Всю дань Китая за нее вручи,

От денег в полной мере откажись
Иль от китайской пери откажись!»

«За близость с ней, — сказал ему Бахрам, —
Не только дань хакана я отдам,

А подати со всех моих держав
Отдам я, ничего не удержав,

И цену эту низкою сочту,
Когда осуществлю свою мечту!»

Воскликнув так, письмо составил он,
Немедленно в Китай отправил он

Сто мудрецов, ревнителей святынь,
А с ними — верных евнухов, рабынь,

Чтоб оказать красавице почет,
Чтоб на пути не ведала забот.

Хакану приказал он в точный срок
Купцу вручить весь годовой налог,

А людям он сказал: «Наказ таков:
Луну освободите от оков».

Стремясь исполнить шахский сей наказ,
Послы в Китай отправились тотчас,

С измученной душой остался шах,
Художник — рядом, а портрет — в руках.

Когда, за китаянкою спеша,
Китай избрать стоянкою спеша,

Ученые отправились мужи
И, наконец, представились мужи

Хакану, передав ему сперва
Письмо Бахрама, а потом — слова,

Хакан, гордясь посланием царя,
За эту честь послов благодаря,

Почтительно рукой коснулся глаз
И за купцом послать велел тотчас.

Сто радостей он выразил в речах,
Довольный тем, что счастлив будет шах.

Хакан и продавец в цене сошлись,
Был куплен для Бахрама кипарис:

Купцом за деньги продана душа,
Такая низость — свойство торгаша.

Цена ее — китайская казна.
Купцу вручив казну свою сполна,

Хакан отправил розу в шахский сад.
Простились люди, поспешив назад

По знойным долам, по степным тропам,
И каждый день за год считал Бахрам.

Его душою сделалась тоска,
И телом стал он тоньше волоска.

Он муку ожидания познал,
Разлуку и страдания познал.

Нетерпелива издавна любовь:
Вновь на рисунок он глядел и вновь.

На время черпал силы и покой
В изображенье пери дорогой,

На время о разлуке забывал
И для объятья руки раскрывал.

В отчаянье он покидал чертог,
Но места он себе найти не мог.

В садах не будет лучше ли ему?
Но и сады наскучили ему!

На крыше иногда Бахрам сидел
И на дорогу пристально глядел.

Увидев точку черную вдали,
Полоску пыли на краю земли,

Он обмирал; тряслось, как старый дом,
Его сухое тело, и потом,

Придя в себя, он плакал без конца,
Он посылал в ту сторону гонца:

Таил надежду мнимую Бахрам,
Но тщетно ждал любимую Бахрам.

Преследовал одну заботу он.
Предлогом избирал охоту он

И на коне, вздыхая, выезжал:
Он в сторону Китая выезжал,

Всем встречным задавал один вопрос:
«Ты весть о китаянке мне принес?»

Молчали все; шах вопрошал опять,
Надеясь о возлюбленной узнать.

Томленьем шаха был смущен Мани.
Пытался он Бахрама в эти дни

От горести картинами отвлечь,
Сказаниями длинными развлечь.

Он сердце шаха сказкой занимал,
Не понимая, шах ему внимал.

Влюбленного к спасенью не зови:
Он гибнет за пределами любви.

В разлуке тот не может не страдать,
Кого любви отметила печать.

«Тяжка разлука», — исстари твердят,
Но ожиданье тягостней стократ.

Короче: шахом овладел недуг.
Но вот к нему вбежал один из слуг,

Доставив радостную весть о том,
Что под звездой счастливой — шахский дом,

Что солнце приближается сюда,
Развеяв ночь разлуки навсегда.

Отныне светлой стала эта ночь!
Бахраму сердце удержать невмочь:

Разлука и свидание равно
Опасны, если сердце влюблено!

Предстал очам Бахрама караван,
И доложили люди, что хакан

Исполнил слово шаха, что казна
На этот раз торговцу вручена,

Что радости лучи для них зажглись,
Что с ними — белогрудый кипарис,

Что пери прибыла в его жилье,
Что сотни солнц хотят купить ее,

Что розу не обжег пустынный зной,
Не утомил тяжелый путь степной…

Бахрам явил такую милость им,
Какая никогда не снилась им!

Он приказал: рожденную для нег,
Чей взор — гроза, разбойничий набег,

С почетом привести в его гарем.
Когда вступила гурия в Ирем,

В саду расположилась госпожа, —
В ее покой, от слабости дрожа,

Но с пламенем в груди, вошел Бахрам.
Он не поверил собственным глазам:

Знакомый сад неузнаваем был,
Теперь он первозданным раем был,

А в том раю — другой прекрасный рай, —
Не раем, а кумиром называй,

Да нет же: светоносною зарей,
Видением, парящим над землей!

Красива, обольстительна она,
Игрива и пленительна она.

Чернеют косы мускусом волос:
Китайский мускус караван привез.

Нет, мускусом груженный караван
В иремский сад пришел из дольних стран.

Ее густые локоны легки:
То ночь свои расставила силки.

А на щеках — шиповник и тюльпан.
Увидев их, любовник будет пьян.