Алишер Навои - Стена Искандара

Услышал это все индийский шах,
И охватил его великий страх.

Все взвесил он и понял, что в бою —
Увы! — он власть не отстоит свою.

И он решил покорность проявить,
Дарами гнев Румийца усыпить.

Он взял по девяти ото всего,
Чем славились владения его.

Слонов сначала вспомнить надлежит,
Под чьею поступью земля дрожит.

Слоны-громады в девять шли рядов,
Был каждый ряд по девяти голов.

Так слышал я; а есть другой рассказ:
По тридцати их было девять раз.

Как из гранитных созданные глыб,
Слоны гранитный кряж свалить могли б.

Шаги их — поступь тяжкая судьбы,
Несокрушимы каменные лбы.

Слон, как корабль, что по суху идет,
А по бокам два паруса несет.

Нет, не корабль, — как небо, каждый слон,
А хобот — Млечный Путь или дракон,

Завитый в кольца; а по толщине —
Дракон и хобот были б наравне.

Когда свой хобот изгибает слон,
Ты скажешь: извивается дракон.

Чинар он вырвет, если обовьет,
Повалит стену, если лбом толкнет.

Так белы два могучие клыка,
Что в зависти темнеют облака.

И каждый клык, как пальмы ровный ствол,
Как тополь бел и, как таран, тяжел.

Слона-громаду с небом мы сравним,
Как месяц, крюк погонщика над ним.

Величье, сила, мощь в любом слоне.
У каждого попона на спине —

Золототканая, семи цветов,
С каймой из драгоценных жемчугов.

На каждом — диво-башенка, а в них
По девять индианок молодых.

И все они, как родинки, черны,
Весельем сердца, прелестью полны.

Их платья желты, зелены, красны,
Как осень, блещут на пиру весны.

Слоны, качая хоботами, шли,
Гордясь, что смуглых гурий рой несли.

Вслед за слонами, вихрем рождены,
Играя, выступали скакуны,

В попонах пышных, в золоте кистей,
Все кони разных девяти мастей.

Как див обличьем, быстрый, как огонь,
И словно пери неба — каждый конь;

Как ветер в беге, плавен, как волна,
Небесного обгонит скакуна.

Они широкой рысью стройно шли,
Как будто не касаяся земли.

Когда, как птица, пегий выступал, —
Конь времени далеко отставал.

Коль рыжий, шею вскидывая, ржал, —
То весь, как солнца рыжий конь, сверкал.

В масть были цветом паперси на них,
В звенящих колокольцах золотых.

И копьеносец на коне любом —
В цветном кафтане, в поясе златом.

Все, как Кейван, темны, а души их
Воинственны и храбры, как Маррих.

В ушах их — серьги верности; любой
Готов за шаха устремиться в бой.

И девять шло навьюченных ослов
С запасом платья и цветных шелков.

И та одежда так тонка была,
Что даже мысли скрыть бы не могла.

Хоть десять тех одежд надел бы ты,
Скрыть ими не сумел бы наготы.

Несли сосуды золотые вслед,
Как солнце, излучающие свет,

Кувшины, блюда, чаши, пиалы, —
Как солнце, с виду ярки и светлы, —

И клетки с попугаями вослед;
Забавны птицы, скоры на ответ.

Их перья — изумруд, а клюв, как лал,
Речений звучный жемчуг рассыпал.

Павлинов в клетках золотых везли
Из птичника небес, а не земли.

Блистанье радуг на хвостах у них,
Венцы невест на головах у них.

Алоэ драгоценный и сандал
Царю вселенной раджа посылал.

И слал еще редчайшие дары —
Запасы мускуса и камфары.

Издревле был до отдаленных стран
Учеными прославлен Индустан.

Любой, как Арасту и как Сократ,
Был несказанно знаньями богат.

Все праведны, все — истины оплот,
Все пламенны, как солнечный восход.

И всем им дан провидения дар,
Все мудры, как Фаридаддин Аттар. [44] Все мудры, как Фаридаддин Аттар. — Имеется в виду персидско-таджикский поэт Фаридаддин Аттар (1119—?), которого высоко ценил Навои.

И раджа мудрецов к себе созвал,
Покаялся пред ними и сказал:

«Увы! Я — раб, а Искандар — мой шах.
И перед ним я рад упасть во прах.

Мысль не вступала в голову мою
С ним воевать и спорить с ним в бою.

Судьбою было так предрешено,
А нам с судьбою спорить не дано.

Я выполнить веленья не успел.
Болел я телом, духом ослабел.

Я свиток шаха принял, как судьбу,
Поцеловал и приложил ко лбу.

Я рад бы службу у него нести,
Но болен был, не смог к нему пойти.

Его приказа я не отвергал,
Не отрекался, спорить не дерзал.

Я перед вами всей душой открыт.
Гонец румийский это подтвердит.

Я немощен в ту пору, болен был,
И мнится, я прощенье заслужил.

Коль Искандар вниманье явит мне,
И остановится в моей стране,

И возвеличит милостью своей
Мою главу среди земных царей,

И трон мой средь народа утвердит, —
Навек мое он сердце победит.

Рабом я буду преданным ему,
Пока не скроюсь в гробовую тьму.

А если в гнев душою он впадет
И яду в чашу милости вольет, —

Что ж? Черного индийца — так и быть —
Всяк может в черном деле обвинить.

Я сил и средств для спора не найду,
Подумайте, как отвести беду.

И грешный дух мой в слабости виня,
Перед царем вступитесь за меня.

Он миром правит, милостью дыша.
Как зеркало, чиста его душа.

Когда пред ним вы встанете, как щит,
Шах Искандар вину мою простит!»

Так правдомыслен и красноречив,
Он к мудрецам свой обратил призыв.

И старцы устремились, как челны,
Навстречу ярости морской волны.

Они с великими дарами шли;
Несли величье, блеск своей земли.

…Вот запестрел сквозь утренний туман
Необозримый Искандаров стан.

И старцы к воинским пришли вождям,
Румийским поклонились мудрецам.

Гостей с почетом принял анджуман
Ученых, что прославили Юнан.

Те выслушали старцев и пошли,
И о посольстве шаху донесли.