Алишер Навои - Стена Искандара

И в море, словно кит, решил уплыть;
И корабли смолить велел, снастить.

И долго плавал, как гласит молва,
И открывал средь моря острова.

Есть острова в неведомых морях,
Которые благословил аллах.

На них высаживаясь, Искандар
Брал их себе, как лучший божий дар.

Так он до крайних островов дошел,
Но утоленья сердца не нашел.

Великим беспокойством обуян —
В неведомый поплыл он Океан.

Под кораблем — пучины вечных вод,
Над кораблем — бескрайный небосвод.

Но, дерзкое задумав, Искандар
С собою вез большой стеклянный шар.

Он влез в него; и крышку засмолить
Велел, и шар в пучину опустить.

Канат надежный — в десять верст длиной
Разматывался черною змеей;

Он к шару прикреплен одним концом,
К навою на борту — другим концом.

Шах быстро погружался в глубину,
Водоворотом увлечен ко дну.

Он чудеса увидел бездн морских…
Нет слов у нас, чтоб рассказать о них.

И вытащен из глубины с трудом,
Очнулся он на корабле своем.

Противоречья, должен я признать,
В рассказе этом можно отыскать.

Искатель возвратился в мир земной
И устремился за живой водой.

Свет жизни он во тьме пошел искать,
И не нашел, и обратился вспять.

Истока вечной жизни не нашел,
С устами пересохшими ушел. [13] Истока вечной жизни не нашел, // С устами пересохшими ушел. — Речь идет о том, что великий Искандар ушел из жизни, как и все смертные, не найдя источника «живой воды».

Вел Хызр его по суше, а Ильяс
В морях — вставал к кормилу в грозный час.

Свершить же не под силу никому
Все, что до нас свершить пришлось ему.

Дал небосвод ему такую власть,
Что целый мир пред ним был должен пасть.

Коль все, что я о нем храню в уме,
Запечатлеть — возникнет «Шах-наме». [14] …возникнет «Шах-наме». — Имеется в виду «Шах-наме» («Книга царей») великого персидско-таджикского поэта Фирдоуси (между 934–941 — ок. 1020).

Итак, все, что я знаю, записать
Решил я кратко в малую тетрадь.

В любом двустишии заключена
Невоплощенной песни глубина.

Все было так; я сделал все, что мог;
Но если мне теперь поможет бог,

Всю правду ведая в делах земных,
Я расскажу о ней в стихах моих.

Тогда бессудный царствовал Дара,
Чинивший зло, не делавший добра.

Отец же Искандара Файлакус
С Дарой неравный заключил союз.

Дара тогда владыкой мира был,
Народ румийский дань ему платил.

Ведь он — потомок Кейев был прямой,
И в мире власти не было иной.

Установлён закон Лухраспом был,
Строй войсковой введен Гуштаспом был,

Но всех порядков Кейевых не знал
Дара, что от Бахмана власть приял.

Он — царь царей, столпы его основ —
Великий Кей-Кубад и Кей-Хосров. [15] Великий Кей-Кубад и Кей-Хосров. — Кей-Кубад и Кей-Хосров — цари династии кейанидов. Кей-Хосрову наследовал Лухрасп, от которого престол перешел к Гуштаспу.

Объяты страхом, все цари земли
Ему свои короны поднесли.

Харадж платили и везли дары
Все, павшие к подножию Дары.

И Файлакус Даре был подчинен;
Харадж платил беспрекословно он.

Харадж, где — угнетенного слеза,
Был в десять сотен золотых байза.

Когда ж навеки Файлакус ушел,
Шах Искандар наследовал престол.

Наследовал он угнетенья строй
И бремя униженья пред Дарой.

Сначала, утвердив закон и трон,
На шаха Занга устремился он.

Как молния, он свой нанес удар,
И почернел, как уголь, Зангибар.

Хоть были прежде лица их черны
Как уголь, зинджи были сожжены.

На поле битв в долинах той земли
Как будто бы тюльпаны расцвели.

Так воевал три года он с тех пор,
Соседям жадным грозный дав отпор.

Поверг врагов, завистников своих,
Забрал богатство их и земли их.

Удвоил и утроил он предел
Земель, ему доставшихся в удел.

Людей учил он воевать с врагом,
Чтоб каждый был среди онагров львом.

Его величье морем разлилось.
К зениту знамя Рума поднялось.

Меч — молния в руке, как ветер — конь,
Лицо его — сжигающий огонь.

И он решил весь мир завоевать,
О меньшем не хотел и помышлять.

Он видел: мир земной не так велик
И равных нет ему среди владык.

Так за три года набрался он сил,
Владенья Рума удесятерил.

За все три года он не вспоминал
И даже мысли в сердце не держал,

Что он с Дарою должен в спор вступить
Или харадж и дань ему платить.

Ничтожным мнит подобного себе,
Кто вознесен благодаря судьбе.

Румийца у своих не видя ног, [16] Румийца у своих не видя ног. — Имеется в виду Александр Македонский.
Дара смириться и простить не мог.

Румиец должен был перед Дарой
Склониться или выйти с ним на бой.

Два льва, два равных силою своей
Сошлись; но — кто моложе, тот смелей.

Так не страшись, когда вражда идет, —
Враг тоже полон страха и забот.

Когда враждой два змея возгорят,
Какая разница — чей больше клад?

Акула — как ни велика она —
Киту, владыке моря, не страшна.

Так Искандар в те дни беспечен был
И небеса за все благодарил.

Но от Дары явился вдруг гонец,
С поклонами вошел он во дворец.

И пожелал перед царем предстать,
Дабы наказ Дары пересказать.

Увидев шаха и его престол,
Подножье трона бородой подмел.

Почтительно он восхвалил царя,
С достоинством благословил царя.

Честь Искандар явить хотел гонцу,
Перед собой он сесть велел гонцу.

Посол смиренно сел у царских ног
И от смущенья говорить не мог.

Фарр Искандара ослепил его
И языка и чувств лишил его.

Тут понял Искандар: посол смущен,
Молчит, священным блеском устрашен,

Со свитою он разговор завел,
Чтоб понемногу тот в себя пришел.