Низами Гянджеви - Искандер-наме

Лишь мудрейший из греков пришел в свой рудник, — —
Ряд вот этих каменьев пред нами возник:
Искендер, целый мир обошедший походом,
Войском взвихривший пыль подо всем небосводом,
Прибыл в древний свой край из далеких земель
И овеял сияньем свою колыбель.
Царь услады забыл и, по слову преданья,
Стал искать он учителя, полного знанья.
И все небо постиг он, исполненный сил,
И в узилище тайны врата он открыл.
Он искал руководства в забытых указах,
В пехлевийских, дорийских и греческих сказах
И в парсийских строках о Хосроях, года
В его памяти лившихся, словно вода.
И к наречиям чуждым влеклась его дума,
И к юнанским речам и к сказаниям Рума.
Царь велел мудрецам всю премудрость облечь,
Совершив перевод, в ионийскую речь.
Всюду брал он жемчужины знанья, — и вскоре
Совокупность жемчужин составила море.
А когда ценным волнам не стало числа,
Их гряда из румийской земли потекла.
И в единственный клад все замкнул он познанье, —
В «Мироведенья книгу>, сердцам в назиданье.
Тайный свод сил духовных им также был дан.
Этой силой живет и поныне Юнан.
«Искендера походы» — вот то, чем навеки
Смогут в воск обратить все железное греки.
И в семи небосводов потайную суть
С этой книгою греки смогли заглянуть.
Но из прошлых жемчужин в подлунной пустыне
Одного Антиоха находим мы ныне.
Так вот новое — все, что звучит нам досель, —
Создал в книгах своих покровитель земель.
И когда, чтивший званье все боле и боле,
Царь воссел на великом, всесветном престоле,
Мудрецам он промолвил в назначенный час:
«Мудрецов изречения радуют нас.
Да забыть им о зависти — горестном чувстве!
Важно первым быть в знании или в искусстве!
Много в мире достоинств, что выше всего,
Но превыше их всех — лишь одно мастерство».
И с тех пор повелось при царе Искендере:
Только знающий муж в полной славится мере.
Государь вел к познанию свой караван.
Вслед за ним царедворцев направился стан.
К полным знанья мужам шли придворные, чтобы
Воспринять всю премудрость великой учебы, —
И по воле царя, почитавшего ум,
Был прославлен Юнан и прославился Рум.
И страницы Юнана закрылись, и время
Протекло, — все же славится мудрое племя.
Хоть приемный шатер до созвездий взмывал,
Все в молельне своей государь пребывал.
Вся из кожи козлиной молельня темнела,
Золотых и серебряных скреп не имела.
Весь шалаш был из ивовых прутьев; для ног
Не ковер в нем лежал, — только белый песок.
Бытием истомясь, отведя его сети,
Здесь, в молельне, Владыка не думал о свете.
Тут снимал он венец, также пояс царей,
Чтоб служения пояс надеть поскорей.
К лику светлой земли наклонялся он ликом
И, склоняясь, вздыхал он в смиренье великом.
Благодарность воздав за былое, у сил
Неземных он в грядущем помоги просил.
Мнил он делом творца все, что было дотоле,
А не делом своей побеждающей воли.
Прославлял он, как видишь, немало творца.
И моленье его достигало творца.
Лишь моления тех, что исполнены скверны,
Ввысь восходят напрасно дорогой неверной.
Если бога молящий покорен и чист, —
Путь мольбы его скор, и открыт, и лучист.
Овладел Искендер величайшей державой,
Славясь мудрым правленьем и верою правой.
Не сродни был он тем, что на буйном пиру,
Силы зла не узрев, не стремились к добру.
След насилья он стер. Под огнем поднебесья
Царь удерживал в мире покой равновесья.
И дитя и вдова, правосудья взыскав,
Поспешали к царю, зная царский устав.
Столько было добра в его праведном лике,
Что все семь поясов подчинились Владыке.
К людям знанья он шел для познания дел,
Ипознаньем весь мир получил он в удел.
Как бы иначе турок румийского края
Взял индийский престол и корону Китая?
Да! Куда бы ни шел он, подобный горе, —
Шесть разделов имелось на царском дворе:
Были тысячи мощных, владевших мечами,
Что поспорить с любыми могли силачами;
Были здесь колдуны, — было множество тут
Тех, которыми мог быть распутан Харут;
Были здесь краснобаи, чья хитрая сила
Похищала сиянье дневного светила;
И толпа многомудрых ученых была.
Не пытайся их счесть, — не найти им числа;
Были светлые старцы, что в ночь перед битвой
К звездам очи вздымали с горячей молитвой;
Были здесь и пророки. Прославленный ряд
Этих сил проникал в каждый царский отряд.
И в нелегких делах, не идя наудачу,
Чтобы легче решить непростую задачу,
Царь, построив ряды из шести этих сил,
У шести этих ратей помоги просил,
И они, облегчая цареву дорогу,
Искендеру давали большую помогу.
И развеять могли они ужасы мглы,
И распутать умели тугие узлы.
По предвиденью старцев, по воле созвездий,
Что врагам предвещали угрозу возмездий,
Все свершалось, и в блеске счастливого дня
Цель спешила к царю, погоняя коня.
Ощутив, что неистовство вражье простерло
Дерзновенную длань и хватало за горло, —
Думал царь: «Бросив золото в руки врагу,
Золотым этим делом себе помогу».
Если ж золотом враг не прельщался, то смело
Царь железный — железом свершал свое дело.
В час, когда и железо теряло права,
Привлекал Искендер на помогу волхва.
Если ж призванный волхв не был с должным уловом,
Призывался помощник, владеющий словом.
Если речь рассыпалась бессильно у скал,
То в уме мудрецов царь помоги искал.
Если мудрый не мог предоставить помогу,
Все подвижник свершал, обращавшийся к богу.
А когда и над ним грозный властвовал рок,
То на зов Искендера являлся пророк.
Но когда и пророк отступал понемногу,
Искендер все вверял только мудрому богу.
И великий ключарь государевых дел
Посылал Искендеру счастливый удел.
И везде государь, сей венец мирозданья,
На дорогах своих находил назиданья.
И пиров и охот соблюдая устав,
Царь нигде не искал безраздумных забав.

В некий день, услаждаясь блистательным пиром,
Царь ворота веселья раскрыл перед миром.
И на царском пиру, теша радостный взгляд,
Разместился чангистов сверкающий ряд.
Лишь один из певцов этой праздничной ночи
Привлекал Повелителя зоркие очи.
Был он в радужной ткани, в прекрасной ваши.
Семь цветов ее были весьма хороши.
Вкруг одежды, что блеска являла немало,
Государево сердце с отрадой витало.
Хоть одежды прекрасной сияли цвета,
Да подкладка была из простого холста.
Но певец понапрасну был в твердой надежде,
Что не скоро пропасть этой пышной одежде.
К ткани прядала пыль, к шелку ластился дым,
И наряд постарел. Стал он словно седым.
Улыбнулись друг другу уток и основа,
И певец быть нарядным не мог уже снова.
И одежду он вывернул кверху холстом,
Оказавшись в наряде невзрачном, простом.
Искендер, увидав цвет холста некрасивый,
Так промолвил певцу: «О певец несчастливый,
Что с себя ты совлек лепестки своих роз
И облекся в шипы, не страшась их угроз?
Что в дерюге пришел, не в шелку небывалом?
Почему со стекляшкой пришел, а не с лалом?»
И, прижавши к земле лоб склонившийся свой,
Поклялся музыкант Искендера главой,
Что он в том же шелку, что для царского взора
В некий день просиял красотою узора:
«Но ведь стала дырявой одежда моя,
И подкладкою вверх ее вывернул я.
Если б я пред царем был в одежде дырявой,
То нутро разглядел бы увенчанный славой».
И, услышав разумное слово певца,
Несказанно смутился носитель венца.
И певца благосклонным окинувши взглядом,
Одарил он немедля роскошным нарядом.
И сказал он в прискорбье среди тишины:
«От людей наши тайны скрывать мы должны.
Если тайное наше откроется взглядам,
Целый мир переполнится тягостным смрадом.
Если чья-то откроет в грядущем рука
Тот сундук, где румийские скрыты шелка,
Быть ли черным алоэ, хоть мрак его скрыло
От людей серебром, и узором кадило!
Черный пепел узрев, каждый будет готов,
Засмеявшись, блеснуть белизною зубов».