Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 1

7. Итак, как мы до сих пор видели, свобода нам представлялась в трояком виде: свобода от греха, свобода от страдания, свобода от необходимости. Последняя дается нам природой, в первой мы восстанавливаемся благодатью, вторая нам сохраняется на родине (reservatur in patria). Первая пусть называется свободой по природе (Naturae), вторая — свободой благодати, третья — свободой жизни или славы (Vitae vel Gloriae). Ибо, прежде всего, мы, благородное создание Божие, основываемся на свободной воле или добровольной свободе; во-вторых, мы восстанавливаемся в невинности, как новая тварь во Христе; в-третьих, возвышаемся во славе, как тварь, совершенная в духе. И первая свобода имеет много от чести, вторая еще больше от добродетели, последняя есть вершина счастья. Имея первую, мы стоим выше всех одушевленных существ, имея вторую, мы побеждаем плоть, имея третью, попираем смерть. Или подобно тому, как при помощи первой Бог повергает к стопам нашим всякую животную тварь и скот, так же при помощи второй он простирает к стопам нашим духовных тварей этого мира, о которых говорится: «Не предай зверям душу горлицы Твоей» (Пс. 73, 19); что же касается последнего вида свободы, он нас самих намерен подчинить нам же победою над грехом и смертью, иными словами, когда будет побеждена последняя смерть и мы перейдем во свободу славы сынов Божиих; такой свободой освободит нас Христос и вместе с нами передаст царство богу и отцу. Об этой свободе и о той, которую мы назвали свободой от греха, я думаю, сказал он иудеям: «Если сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Ин. 8, 36). Свободный выбор означал необходимость освободителя, который освобождал бы не от необходимости, которой воля, как таковая, не знала, но от греха, в который она впала столь же свободно, сколь и добровольно, а также от наказания за грех, который она неосмотрительно повлекла и несла против своего желания. Причем и от того, и от другого зла она не могла быть совершенно освобождена иначе, как при посредстве Того, кто один из людей сделался среди мертвых свободным (Пс. 87, 6), т. е. свободным от греха среди грешников.

8. Ибо Тот один среди сынов Адама требует себе свободу от греха, кто не совершил греха и нет лести в устах его (1 Петр. 2, 22). Далее, и от страдания, которое есть наказание за грех, никто не отнимал душу Его от Него, но Он сам положил ее (Ин. 10, 18). Наконец, по свидетельству пророка: «Заклан был, ибо сам хотел» (Ис. 53, 7) [477]; подобно тому, как Он и хотел, Он «родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных» (Гал. 4, 5). Был Он также и сам подзаконен страданиям: но потому, что хотел [этого], дабы, будучи свободным среди нечестивых и грешников, сбросить и то и другое иго с плеч своих братьев. Он обладал всеми тремя видами свободы, первой по своей человеческой и одновременно Божеской природе, остальными по своей божественной силе (potentia). Имел ли Он в раю эти две последние свободы первым из людей, как и в какой мере имел Он их, это мы увидим впоследствии.

9. Нужно знать определенно, что и та и другая свобода в полном и совершенном виде присуща совершенным душам, освобожденным от греха наравне с Богом и Его Христом, а также с ангелами, превыше небес существующими. Ибо святым душам, хотя и недостает славы, поскольку они не имеют тела, совершенно не свойственно страдание. Однако свобода от необходимости свойственна в равной степени и безразлично Богу и всякой дурной или доброй разумной твари. Ни в грехе, ни в муках она не отнимается и не уменьшается, не больше в справедливом человеке, чем в грешнике, не более полной будучи у ангела, чем у человека. Потому что в той мере, в какой человеческая воля обращается благодатью к добру в силу своего согласия с ним, в той же мере свободно она делает добро, и человека свободным в добре, и это совершается добровольно,, а не навязывается против воли. Так же по своей воле склонившийся ко злу остается тем не менее и во зле свободным, каковое зло воля утверждает так же свободно, как и добровольно, причем человек ведом своею волею, ничем не побуждаемый к тому, чтобы быть злым. И подобно небесному ангелу или даже самому Богу, человек свободно остается добрым, т. е. по своей воле, а не в силу внешней необходимости; так же, конечно, и дьявол свободно ввергает себя во зло и пребывает во зле по своему добровольному решению, а не под влиянием чужого побуждения. Итак, свобода воли остается даже там, где ум (mens) пленен, одинаково полная во зле и в добре, но в добре более упорядоченная; в такой же мере цельная в твари, как и в Творце, но в последнем более могущественная.

10. Обычно люди горько жалуются и говорят: «Хочу иметь добрую волю и не могу». В данном случае речь идет не о той свободе, которая претерпевает ущерб от насилия или необходимости, но об отсутствии того, что называется свободой от греха. Ибо тот, кто хочет иметь добрую волю, доказывает, что он имеет волю вообще: ведь он хочет иметь добрую волю, как следствие ее самой. А если он имеет волю, значит, и свободу, но свободу от необходимости, а не от греха. Само собою разумеется, когда у него не выходит ничего из его желания добра, он чувствует, что у него не хватает свободы, но конечно, свободы от греха, вследствие чего он ощущает волю подавленной, но не уничтоженной. И когда он хочет иметь ее доброй, он без сомнения ее имеет в любое время. Ведь доброе то, чего он хочет, и не может он хотеть доброе иначе, как через добрую волю: так же, как не может хотеть зла иначе, как через злую волю. Когда мы желаем добра — наша воля добра; желаем зла — воля зла. И в том и в другом случае — это воля, и она всегда свободна: ведь необходимость уступает воле. Когда мы не в силах сделать то, что хотим, то мы чувствуем, что сама свобода находится некоторым образом в плену у греха и мучений, однако она не потеряна.

11. Волю только вследствие той свободы, на основе которой она вольна судить о себе, добра ли она, если она сознает себя таковой, или зла, мы и полагаем называть свободным выбором, конечно, за исключением того случая, когда она, не имея определенного воления, не сознает себя ни топ, ни другой. Потому что было бы удобнее называть ее свободным суждением (consilium), если бы дело шло о свободе от греха, и опять-таки ее было бы удобнее назвать свободным желанием наслаждения (liberum complacitum), если бы дело шло о свободе от мук. Ведь выбор есть решение (iudicium). Подобно тому как решению свойственно различать, что дозволено и что не дозволено, так и суждению — что полезно и что не полезно, а желанию наслаждения — что нравится и что не нравится. О, если бы мы советовали себе так же свободно, как мы судим о себе, дабы мы столь свободно выбирали дозволенное как благое для нас, сознавая это, и недозволенное отвергали как пагубное для нас на основе суждения, сколь свободно различаем мы дозволенное и недозволенное посредством решения. Ибо, будучи свободными в нашем выборе и безусловно свободными в суждении, мы стали бы вследствие этого свободными от греха. Но делает ли нас свободными все это вместе или только то, что должно или дозволено делать? Не называемся ли мы по справедливости также свободными, раз мы чувствуем себя свободными от всего, что нам не нравится, т. е. от всякого мучения? Ныне лее, когда мы судим, что допустимо и недопустимо, но далеко не всегда выбираем или отвергаем на основе суждения, а не правильного решения, и кроме того, не соблюдаем всего того, что считаем правильным или удобным, и даже не берем того, что нам кажется приятным, а вместо этого упорно переносим тяжелое и неприятное, становится ясно, что мы не обладаем ни свободой в суждении, ни свободой в желании наслаждения.