Жозеф Бедье - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

Чтобы тот воскрес полностью, Жуанвиль не умалчивает ни об одном из его недостатков. Он признает, что настроение у того бывало «разным». Он показывает его раздражительным, то слабым, то вспыльчивым, а порой, что было естественным для внука Филиппа Августа, жестоким и упрямым. Он признает, что король не был нежен ни к жене, ни к детям. Он не скрывает мрачного рвения в королевском благочестии. Но он также показывает, что к нему прекрасно подходили слова: « Cum revenit ad vitam, vitae nescius non apparet ». Он оказывается при случае остроумцем, почти светским, и сыплются прелестные анекдоты: «Однажды, когда король был в веселом настроении…» Какие приятные правила хорошего тона умел тогда предписывать Людовик Святой! «Ведь, как говорит мудрец, в одежде и доспехах должно украшать себя так, чтобы зрелые мужи не говорили, что вы придаете этому слишком большое значение, а юноши — что слишком малое». Жуанвиль прежде всего не допускает, чтобы им всецело завладели святоши, и использует для этого любую возможность. Жуанвиль недолюбливал монахов и часто, как, впрочем, и его предки, вел борьбу с монахами Сент-Юрбена, чьим поверенным он был; эти конфликты однажды даже побудили его епископа отлучить его, что он перенес с очень легким сердцем. А ведь забавнее всего отмечать высказывания, отражающие те же настроения, и у Людовика Святого: он с жесткой насмешливостью отвечает на несправедливые требования высокопоставленных прелатов; более того, он даже заявляет, что « prеudomme — лучше, чем beguin ». « Beguin » — это святоша, вызывающий подозрения в фарисействе; « prud'homme » — христианин, который, живя там, где его поместил Бог, в миру, старается соблюдать мирские добродетели. И Людовик Святой говорит Роберу де Сорбону: «Мэтр Робер, я бы охотно согласился обладать истинным благоразумием, оставив бы за вами все остальное. Ибо благоразумие [ preudomme ] — столь великое и доброе достоинство, что достаточно лишь произнести это слово, чтобы уста преисполнились благодатью».

Если другие славили короля-монаха, Жуанвиль восславил скорей короля — честного человека [ prud'homme ], ибо никогда аскетизм последнего не мешал ему гуманно, по-братски, выполнять свои повседневные королевские задачи. В его честности, по Жуанвилю, и состояла прежде всего его святость — когда он вершил правосудие, сидя под Венсеннским дубом; когда в конце трапезы терпеливо слушал менестрелей, игравших перед ним на виолах; когда при Мансуре, возвышаясь над всеми своими рыцарями, он мчался в атаку в золотом шлеме и с немецким мечом в руке; когда, выиграв битву, он видел, как приближается прево госпитальеров, как тот целует ему руку в кольчужной перчатке, и слышал от него, что в безумной сече его брат, граф д'Артуа, только что был убит: «„Ах, сир, — сказал прево, — пусть это послужит вам добрым утешением; ведь никогда еще французскому королю не выпадала столь великая честь, какая выпала вам; ибо, чтобы сразиться со своими врагами, вы вплавь преодолели реку, разбили их и изгнали с поля битвы…" И король ответил, что возблагодарит Господа за все, что он ему ниспослал; и при этих словах крупные слезы катились у него из глаз».

В истории бывают люди, которые собой, своей жизнью и деятельностью, определяют лик целой эпохи, и когда они уходят из жизни, то как будто меняется дух времени. К таким людям относится, несомненно, и король Людовик IX (1214–1270), без которого трудно себе представить не только французский, но и вообще западноевропейский XIII в. и который был символом французской монархии на протяжении всех лет ее существования после него. Приобретя ореол святости еще при жизни и канонизированный Католической Церковью вскоре после смерти (1297), он воплощал в себе лучшие черты феодального сюзерена, рыцаря и христианина. Поэтому уже для многих современников он был идеальным королем, и со временем притягательность его личности только возрастала, причем вовсе не потому, что он был причислен к лику святых. Как писал в начале XX в. французский историк О. Молинье, «в суждениях о Людовике Святом царит полное единодушие, все отдавали дань уважения его благоразумию и чувству чести; в отличие от большинства своих предшественников и потомков он всегда прислушивался к голосу совести и в политике следовал нормам справедливости». Даже современные историки, имеющие возможность критически оценить на основании многих документов политическую деятельность этого короля (что, конечно, они и делают), не вносят диссонанса в традиционно пиететное отношение к нему.

Жизнь и личность Людовика IX оказались удивительно хорошо запечатленными в воспоминаниях его современников. Во многом мы обязаны этим процессу канонизации, который продолжался более двадцати лет (1273–1297) и во время которого были опрошены все остававшиеся в живых люди, общавшиеся с королем. Их просили вспомнить все, и в первую очередь те высказывания, которые им приходилось слышать из его уст. Все это тщательно записывалось, и в итоге образовался огромный архив, по поводу которого Папа Бонифаций VIII сказал, что его не увезти и на осле. Этот архив хранился в папской курии и, к сожалению, до нас не дошел, за исключением небольших фрагментов. Но в свое время им свободно пользовались те, кто писал о Людовике IX. По крайней мере один из них — Гийом де Сен-Патю, бывший духовником его жены, королевы Маргариты Прованской в течение 18 лет, перечитал почти все эти материалы, чтобы написать обширный труд «Жизнь монсеньора Людовика Святого». Яркие воспоминания о короле оставили также его духовник Жоффруа де Болье, его капеллан Гийом де Шартр и, наконец, его друг Жан де Жуанвиль. К ним нужно прибавить авторов хроник, много писавших о нем, причем это были не только французы, как Гийом де Нанжи, но и англичанин Матвей Парижский, и итальянец Салимбене. Изо всех этих сочинений встает настолько живой портрет Людовика IX, что можно ясно представить себе, как он выглядел в разные годы жизни, как вел себя в различных ситуациях, как одевался, что говорил и думал по тому или иному поводу.

Людовик IX как человек и политик был воспитан своей матерью Бланкой Кастильской, испанской принцессой, которая в 12-летнем возрасте была привезена во Францию в качестве жены наследника французского престола, ставшего в 1223 г. — после смерти Филиппа II Августа — королем Людовиком VIII. Но он правил недолго, ибо довольно неожиданно умер в 1226 г.; многие посчитали, что его отравили. Подозрения были небезосновательными, поскольку у него было немало смертельных врагов среди крупных феодальных сеньоров, с которыми он вел настолько жесткую борьбу жесткой рукой, так что его даже прозвали Львом. После него на престол вступил его старший сын Людовик IX.