Николай-Христофор Радзивилл - Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава

Когда все было справлено и привезено в Вену, тогда пан Креквиц со всеми, кому следовало ехать в Константинополь, имел отпускной прием у его цесарского величества и у эрцгерцога Арноста (Эрнеста); итак, второго октября, распростившись с милыми друзьями, сели мы на корабли и дошли по Дунаю до Висамунда, Ракусского (австрийского) города в четырех милях от Вены; здесь ожидал нас господин Ракусский, по имени Унферцагт, мы приехали к нему в замок, гостили у него, и он принял и угощал нас прекрасно. В том городе оставались мы два дня, дожидаясь некоторых грамот и остальных подарков, назначенных для раздачи у турецкого двора, пока их изготовили и прислали к нам.

Когда и это все было готово, пошли мы от Висамунда до Коморна и прибыли в Коморн 4 октября. Оттуда наперед послано было на Острехову к Магомет-беку известить о приезде господина посла, чтобы для большей безопасности выслал нам на переезд суда с проводниками; между тем господин посол имел угощение у наместника в Коморне Эразмуса Броуна. После обеда прохаживались мы по городу и прохлаждались до 7-го дня, когда пришло известие, что турки выехали принять нас в обычном месте у красивой долины. Итак, мы вскоре, в тот же день, выехали из Коморна, а провожало нас пеших солдат, без ружей, только с саблями, с начальником их, около 300 человек да гусаров наших венгерских около 50 на конях, а по Дунаю 15 судов, по три пушки на каждой ладье, и венгерских солдат по 25 с ружьями, флагами и знаменами, итак, едучи по Дунаю, через несколько часов увидели мы турецкие суда, всего числом десять.

Суда турецкие были во всем ровные и подобные нашим, только на носу у них, у каждого судна, было по одной пушке, а у нас по две; навстречу нам выехало около ста турецких конников, в отличном уборе и вооружении, и как они нас завидели, так дали коням шпоры и поскакали к самому берегу Дуная. Тут пан Креквиц велел пристать ладьям и, вышед на берег, поздоровался с турками приязненно; вскоре сели мы на судах и обедать вместе с ними. Всякому человеку, кто прежде того не видывал, дивно было смотреть, какие у турок статные кони, копья со знаменами, сабли, отделанные серебром, золотом и драгоценными каменьями, великолепные одежды, красные и синие, узды, седла и попоны позлащенные; вероятно, они нарочно для этого случая были в таком наряде. Пока турецкие начальники с паном послом обедали, наши гусары с турецкими прохаживались по долине и приятельски разговаривали, а конюхи их в это время держали коней и копья. Тут поднялась ссора между одним нашим и одним турецким гусаром до того, что уж хотели колоть друг друга и ломаться копьями, но начальники запретили им, и они отложили драку, хотя были очень раздражены друг против друга, и мы сами, быв тут, всячески старались не допустить их до драки.

После обеда распростились мы со своими конвойными, а турки приняли нас в свою охрану и, привязав свои ладьи к нашим, довели нас тягой по Дунаю до Острехова [1181]. Тут Магомет-санджак (так называется он от освященного знамени санджак с позолоченной верхушкой, которое присвоено коннице) прислал нам для охранной стражи трех янычар.

Янычарыво всей турецкой области в большом почете: они турецкого цесаря дворяне и пешая гвардия, которой состоит при султане 12 000. На всех окраинах и во всех землях его распределены они против неприятелей и для того чтобы защищать и охранять жидов и христиан от бесправного насилия в народе. Одежда у них длинная, почти до пят, вся из сукна, без шелку, потому что шелк носить им неприлично; на шапке носят точно рукава суконные, которые болтаются на голове в обе стороны; один конец висит сзади и спускается на спину; спереди над челом бляха серебряная вызолоченная, усажена вся жемчугом и простыми каменьями, а в военное время натыкают в нее перьев. Янычары эти набираются из детей христианского народа, живущего под турецкой властью; набирают их по нескольку сот через два года в третий, малых ребят, лет восьми, девяти и десяти, и приставлены доктора, которые должны каждого рассмотреть в лицо и рассудить, к чему каждый мальчик может быть со временем годен. Самые лучшие берутся в службу турецкому цесарю, других разбирают паши и иные турецкие начальники; остальные, тупые головы, отдаются за дукат в Анатолию и в Азию, до урочного времени, лет до восемнадцати и не дольше двадцати, и живут там в нужде, вырастают в холоде, в голоде, в зное, в наготе, и все с ними обращаются, как со псами; только кто которого примет, тот повинен, буде жив принятый мальчик, представить его к цесарскому двору в вышеписанные лета, а если умер, то должен заявить кадию либо судье в том краю, у которого тот мальчик записан, чтобы он, по заявке, выключил его из списка. И всех их, как только будет им около двадцати лет, натерпятся горя, обгорят на солнце и навыкнут ко всякой работе, привезут в Константинополь из всех мест, куда они распределены были. Тут самые крепкие и суровые из них записываются в младшие янычары и отдаются в команду старшим, под их надзором приучаются стрелять, рубиться саблями, бросать копья, скакать через рвы, лазить на стены и исполнять всякую службу, что старший прикажет; каждый в полном повиновении у своего старшего и должен ему кушанье варить, дрова колоть и исполнять для него всякую потребу до тех пор, покуда войны нет. И который пойдет со старшими на войну, должен тому служить, за кем записан, разбивать палатки, ходить за верблюдами, смотреть за вьюками и все исправлять, какая бы ни случилась потреба и работа. А когда случится битва или приступ, они идут впереди, и один перед другим старается себя выказать. Потом, кто из тех молодых людей покажет свою храбрость, того принимают в чин старых янычар, а младший по нем должен ему служить, как и он служил прежде, и ему повиноваться. Из них потом выходят жестокие злодеи, и изо всех турецких солдат они самые безжалостные к христианам, а боевые люди они самые неукротимые, и в них цесарь турецкий имеет самую надежную себе охрану. Все это написал я про янычар и про их житье потому, что после сам своими глазами видел в Константинополе, как они смладу должны привыкать не к роскоши, а ко всякому труду, и выходят из них самые лучшие воины. В первый раз видел я янычар, когда они приходили целовать руку послу и становились к нему на службу.

За поздним часом не могли мы говорить о цесарских делах у санджакбека, но по его приказу угощали нас довольно мясом, вином, рыбой и курами. Тут в первый раз привелось нам спать на коврах и на войлоках, так как не было с нами никаких перин или матрацов, и всяк должен был устраивать себе ночлег как только мог.

Рано утром 8 числа прислал санджакбек к нашим ладьям пятнадцать наикрасивейших турецких коней с великим убранством и богатыми седлами: каждое седло было обито серебром позолоченным и украшено дорогими каменьями и жемчугом. На конях поехали впереди особы рыцарского чину, которые с паном послом отправлялись в Константинополь; за ними служебные люди по два в ряд, с дарами для санджакбека, а потом четыре отрока рыцарского чина несли перед паном послом оружие, именно: один — саблю, отделанную в серебро с позолотой, с жемчугом и драгоценными камнями; другой — ружье, также отделанное в серебро с позолотой и с драгоценными камнями; третий — секиру венгерскую, по рукояти выложенную жемчугом и цветными каменьями, а четвертый нес чекан (копье) венгерский, весь позолоченный и отлично отделанный цветным каменьем. За ними ехал пан посол на прекрасивом белом как снег турецком коне, а позади его гофмейстер.