Якопо Саннадзаро - Аркадия

Мать Камиллы, невесты маркиза, была родной сестрой королевы Изабеллы, вдовы Федерико, т. е. происходила из неаполитанского рода дель Бальцо, возглавлявшего большой феодальный клан. Одним точно рассчитанным шагом Альфонсо породнился с богатейшими семьями Севера и Юга Италии.

Kidwell, Sannazaro, p. 142.

Карл V (1500–1558) – сын Филиппа, герцога Бургундии, получившего права на кастильский престол через брак с испанской принцессой Хуаной. Король Испании с 1516 г., король Германии с 1519 г., тогда же провозглашен императором Священной Римской империи, а в 1530 г. получил императорскую корону из рук папы Климента VII. Филибер де Шалон – бургундский князь, в 1524 г. перешедший на сторону Империи, чтобы защитить свои земли от их поглощения французской монархией. В 1527 г. назначен главнокомандующим всех сил Империи в Итальянской кампании.

Il Parto della Vergine di Azio Sincero Sannazaro. Venezia, 1844, р. 22. Рабы-негры не были редкостью в богатых неаполитанских домах. Испанцы и португальцы, активно занимаясь работорговлей с середины XV в., вывозили в Европу живой товар из Мавритании, Гвинеи, Сенегала и других стран Африки.

Le rime di M. Giacobo Sannazaro, f. 1 (пер. мой. – П. Е.).

Elegia ad Cassandram Marchesiam // Alcuni versi latini di Azio Sincero Sannazaro, p. 24 (пер. мой. – П. Е.).

Le opere volgari di m. Jacopo Sanazzaro cavaliere napoletano, cioè l’Arcadia, alla sua vera lezione restituita. Padova, 1723, p. 295.

Бибихин, Владимир. Слово Петрарки // Франческо Петрарка. Эстетические фрагменты. М., 1982, с. 26.

Баткин, Леонид. Итальянское Возрождение: Проблемы и люди. М., 1995, с. 291.

Имя «Аркадия» получил кружок, основанный в Риме в 1656 г. принявшей католичество экс-королевой Швеции Кристиной (1626–1689), а в 1690 г. преобразованный в Академию аркадян (Accademia degli Arcadi, Accademia dell’Arcadia), которая действует и поныне. Призывая в свои ряды «почетнейших литераторов всех городов Италии, профессоров всех искусств и наук, ради блага католической религии, ради славы Италии и ради общественной и личной пользы», Академия имела весьма широкий спектр интересов – художественно-эстетических, естественно-научных, а также, как утверждают, политических и оккультных. Имела до сорока «колоний» в разных городах Италии и соседних стран и даже в монастырях. Ее членами были европейские монархи (император Австрии Иосиф II, король Португалии Жоан V, король Обеих Сицилий Карл III, король Польши Станислав Лещинский, короли Швеции Карл XIII и Густав Адольф IV), римские папы (Пий VI, Пий VIII, Климент XIV), кардиналы, епископы, аббаты, простые монахи, аристократы из всех стран Европы, сановники, дипломаты, известные композиторы (А. Скарлатти, А. Корелли, Ф. Гаспарини и др.), писатели и поэты (П. Метастазио, Дж. Пиндемонти, К. Гольдони и др.), оперные либреттисты, художники, архитекторы, астрономы, математики, натуралисты, медики, правоведы и т. д. Каждый из них принимал «пастушеское» имя. Согласно уставу, условиями приема были: 1) происхождение из культурного круга (civiltà de’natali), 2) благовоспитанность (buoni costumi) и 3) «глубокие познания хотя бы в одной из главных наук». В историографии «Аркадия» считается организацией протомасонской направленности. День рождения Саннадзаро отмечался членами Академии как праздник. В кругах неаполитанского масонства XVIII в. существовал культ Саннадзаро, доходивший до поклонения частицам его «мощей». Такую частицу держал у себя дома, например, один из видных «братьев», Эмануэле Камполонго.

Это постоянство – культивируемая фамильная черта: герб рода Саннадзаро содержит девиз «In aeterno» («Навечно»).

Феномен обращения к природе как критерию прекрасного на переходе от Раннего Возрождения к Высокому в среде, в которой происходило формирование Саннадзаро, описан Л. Баткиным в статье «Зарождение новоевропейского понимания культуры в жанре ренессансной пасторали („Аркадия“ Якобо Саннадзаро)» (Проблемы итальянской истории. Вып. 4. М., 1983, с. 226 и сл.).

Вот как высказывался об этом авторитетнейший богословский ум средневековья: «С любовью, идущей от разума, не связано то, как поступает человек с неразумными животными; ибо Бог все подчинил его власти, по реченному во Псалмах: «Все покорил Ты под ноги его» (Пс 8:8). Сообразно этому и Апостол сказал, что «Бог не печется о волах» (1 Кор 9:9); ибо Бог не спросит с человека, как он обращается с волами или с другими животными» (Фома Аквинский, Сумма теологии, вопрос 102, § 6.8; пер. мой. – П. Е.).

«Мне приходится жить в такое время, когда вокруг нас хоть отбавляй примеров невероятной жестокости, вызванных разложением, порожденным нашими гражданскими войнами; в старинных летописях мы не найдем рассказов о более страшных вещах, чем те, что творятся сейчас у нас каждодневно. Однако это ни в какой степени не приучило меня к жестокости, не заставило с нею свыкнуться. (…) Мне всегда было тягостно наблюдать, как преследуют и убивают невинное животное, беззащитное и не причиняющее нам никакого зла. Я никогда не мог спокойно видеть, как затравленный олень – что нередко бывает, – едва дыша и изнемогая, откидывается назад и сдается тем, кто его преследует, моля их своими слезами о пощаде. (…) Существует долг гуманности и известное обязательство щадить не только животных, наделенных жизнью и способностью чувствовать, но даже деревья и растения» (Монтень, Мишель. Опыты. Кн. I и II. М., 1981, с. 376–378; пер. Ф. Коган-Бернштейн).

Любовь к предметам искусства, которую выказывает Саннадзаро, имеет в себе нечто родственное с подобным увлечением в современном ему Китае династии Мин (XIV – сер. XVII вв.). «В случайном соединении разных вещиц усматривалось некое подобие хаотического „узора“ мира – истинного прообраза культуры. Но все же главное свойство „изысканной вещи“ в глазах „человека культуры“ состояло в том, чтобы быть вестником интимно-неведомого, иметь некое символическое значение. (…) Присутствие типизированной, стильной вещи, будь то художественное произведение или древняя вещица, способно оказывать целительное воздействие. Ведь такая вещь, навлекая бесконечную паутину ассоциаций, делает жизнь целостной, изобильной и, значит, подлинно живой. (…) Здесь каждое восприятие, достигнув предела утонченности, выводит к бескачественности целого: субъективное сливается с объективным, чувство – с окружающей жизнью, каждый момент существования обнаруживает полную самодостаточность, а метафора становится неотличимой от буквального смысла слов. (…) Нам напоминают, что нет ничего более естественного, чем работа воображения, нет ничего безыскуснее мечты, ничего сладостнее вольного странствия духа. Антикварная вещь тем и ценна, что навевает мечту о чистом, неутолимом Желании – этом вестнике бесконечности в человеке» (Малявин, Владимир. Сумерки дао. Культура Китая на пороге Нового времени. М., 2003, с. 95–97).