Лопе де Вега - Том 5

Да хранит вас бог самих,
Добрый Санчо, хоть от желчи
Ваших въедливых советов,
Словно жимолость, увянет
Вскоре молодость моя.
Просите за все укоры
Вас простить. Но все прощают
Старикам их незаметно
Прочь умчавшиеся годы.
Кто же видел, чтобы старость,
Отягченная годами,
К легкой юности своей
Обращала бы лицо?
С кровью стынущей — ведь в ней
Гаснут жизненные соки —
И с душою, оскорбленной
Тем, что лишь объедки жизни
Доедать им остается,—
Злятся старики на всех,
Видя и не понимая,
Что готово закатиться
Солнце жизни их. Четыре
Жизненных поры подобны
Четырем животным. Вот что
Вам о них я расскажу: Человека от пяти
До одиннадцати лет
Несмышленышем, ягненком
Назову. И он проводит
Время в играх и забавах,
Прыгая, резвясь беспечно.
От четырнадцати лет
И до тридцати он схож
С благородным скакуном;
Ведь и этот — то гордится
Яркой праздничною лентой,
То по прихоти внезапной
Удила перегрызает.
В сорок — это лев, свирепей
Тех, что бродят по ущельям
Гор Албанских или рыщут
В дебрях Индии. Ваш возраст
Уж простите, что его
С отвратительным животным
Сравнивать принуждена я,—
Мне свинью напоминает.
Роется она в отбросах
Тупоносым грязным рылом,
Словно днем и ночью в них
Роет для себя могилу,
Вечно хрюкая, ворча,
Недовольная другими
И собою — оттого что
От нее малейшей пользы
Нет, покуда не вонзится
Нож в щетинистую шею.
Разве за двоих мужчин
Я, отец мой, вышла замуж?
Нет, за одного! А Мендо
Хочет, чтоб я наряжалась,
Хочет, чтоб была красивой,
Хочет, чтоб для глаз приманкой
Я была. Его ведь это
Больше радует, чем сердит.
Все от слова и до слова
Помню, что священник в церкви
Произнес, соединяя
Руку Мендо и мою:
«Днесь во славу Авраама,
Иакова и Исаака
Волею господней слиты
Ваши души воедино».
Но не помню, чтобы падре
Или те, что отвечали
На его слова, сказали,
Что отныне не должна я
Туфли с бантами носить
И запястья золотые.
Хоть с советами отца
Сын считается, не буду
Следовать им, так как мужу
Разонравиться боюсь.
Знаю: ленты и запястья
Ни прибавят, ни убавят
Добродетелей душе,
А ведь их мой муж во мне
Ценит более всего.
Но когда бы я носила
Туфли с пряжками из меди,
Иль тряпичные подвязки,
Иль чулки, как у монашек,
Или юбку, что покрышкой
Для кареты быть могла б,
И, хоть женщина я, больше
На сундук была б похожа,
То ушел бы от меня
Муж туда, где покрывает
Дорогое полотно
Тонкой выделки голландской
Кожу нежную как шелк;
Где душистой мазью щеки
Так пропитаны, что стали
Непрозрачными, как будто
Навощенная бумага,
И сквозь них не проступает
Бледность, если даже даме
В обморок упасть случится;
Где перчатки из янтарной
Замши руки облегают;
Где кокетливые челки,
Грация и хитроумье
Столь приятно раскрывают
Двойственность натуры женской.
Ради этого охотно
Муж со всем своим добром
Распростится и пинками
Из дому меня прогонит.
Знайте, свекор: чтоб мужчина
Женщину любил, ей нужно,
Чтобы тело у нее
Было мягким, словно шелк,
А душа подобна ртути.
Санчо! Вы всего превыше
Уголь цените, а я —
Золото любви, и всех
Я богаче, им владея.

Что ж, хоть пилюлей подслащенной
Не назовешь ответ такой,
Но в нем сказался разум твой.
Да! Вышла замуж ты, Антона.
Да! Мендо стала ты женой,
И всех обдать ты вправе стужей,
Кто сунет нос в твои дела.
Ведь с той минуты, как вошла
Ты в этот дом, на плечи мужа
Забота о тебе легла.
Но тугодум, я это знаю,
Мой сын. Пытался вам отец
Помочь, обоих наставляя,
Да впору вспомнил: «Я глупец,
Коль время попусту теряю».
Вам помощь Санчо не нужна,
Тебе и мужу власть дана
Решать самим, что вам пригодней,
Но знай: хорошая жена
Дарована рукой господней.

Невольно после слов его
Себя сомненьями источишь.
Биенье сердца моего —
Мой муж! Хочу лишь одного:
Такою быть, какой ты хочешь.
Лишь для тебя все эти ткани,
Но видишь ты: любовь мою
Тебе я также отдаю
В тот час, когда без одеяний
Я пред тобою предстаю.

Ах! Улицу окиньте взглядом!
Под вашим, госпожа, окном
Два солнца, золотым огнем
Лучась, сверкая, мчатся рядом.
Сеньор Энрике на гнедом!
Скакун его весь в брызгах пены,
И словно лебедь он летит,
Уздой играя драгоценной.
А на буланом кто сидит?
О, дон Фернандо несравненный!
В родстве, — но не об этом речь,—
С самим епископом сеньоры.
Куда скорей к ним ваши взоры
Должна их грация привлечь,
Сама их внешность, по которой
Легко приезжих в них признать.
Так не угодно ль приказать
Вам красоте своей чудесной
Взглянуть на них и показать
Себя в знак милости небесной?
Вот вновь пришпорили коней,
И пламени поток бурливый
Растекся по груди камней.
К балкону скачут, и, ей-ей,
Копыт израненных огнива
Хотят воспламенить ваш лед
Огнем любви неодолимым.
Да, смело он игру ведет,
Грозя и жизни, что течет
В спокойствии невозмутимом.

Твои слова не соблазнят
Меня приблизиться к балкону
Взглянуть, что делает влюбленный.
Ведь нет прямей дороги в ад,
Чем брошенный случайно взгляд:
В нем обещанье разговора,
Заговоришь — и станет скоро
Сеньору мало глупых слов.
Но честь моя не вступит в споры
С лукавым говором подков.
О нет! Я лучше предпочту
На рать соблазнов ополчиться,
Цепями закую ресницы,
На ключ замкну язык во рту.
Сеньору вздумалось влюбиться?
Пусть любит своего гнедого!

Но я…

Нет!

Не скажу ни слова.

Зачем мне трели соловья?
Я квочка, и привыкла я
Лишь к пенью петуха простого.
Тяжеловесный бык сильнее
Породистого скакуна.
Надежней палка и вернее
Свирели, хоть она нежна.

Но разве, взор метнув, жена
Уже свершает преступленье?

Остерегайся искушений!
Ведь глубь таинственная глаз
Бывала, и уже не раз,
Пучиною грехопаденья.

Юношей, как я уже
Вам рассказывал, закончив
Изучение наук,
Бакалавром Саламанки
Я вернулся в дом отцовский.
Люди в молодости склонны
К думам о любви. И вскоре
Ваш слуга был восхищен
Благородной красотою
И любезностью Эльвиры.
После множества прогулок
Под ее балконом, — их
Уподобил бы я танцу
С тысячами поворотов,
Прихотливых и внезапных,
Как сама любовь, — Эльвира
О моих узнала чувствах
И глазами подтвердила,
Что не прочь их поощрить.
Ей послания в стихах
Я писал. И хоть природа,
Говорят, творец бумаги,
Но стихи творит любовь!
Сквозь оконную решетку
По ночам мы говорили,
Коль ущербная луна
Нам потворствовала. Вскоре
В доме мы уже могли
Тайные вести беседы
До тех пор, пока не стала
Явною любовь, приняв
Облик слова. Ведь не может
Жар ее незримым долго
Оставаться, так же как
Яд в душе, огнем палимой.
Тут в Пласенсии о нас
Стали плохо говорить,—
Ведь любовь такое дело,
Что его все люди любят
Обсуждать и осуждать.
Мой отец хотел воздвигнуть
Замок счастья для меня,
Под замком добро свое
Все ж решив держать. Однако,
Видя, что огорчены
Этим родственники наши
(Ведь чужими-то глазами
На беду легко смотреть),
Счел намеренья мои
Нужным мой отец одобрить,
Выделил мне часть сыновью
Достоянья родового
И способствовал устройству
Брака моего с Эльвирой,
Так что весело и пышно.
Мы отпраздновали свадьбу.