Лопе де Вега - Глупая для других, умная для себя

Так ты в меня влюбился страстно
Простецким сердцем мужика?
Ты стал бы утверждать напрасно,
Что за любовь ничья рука
Виновного карать не властна.
Я – не совсем без разуменья,
И, хоть всю жизнь мою жила
В глуши безвестного селенья,
Я знаю, что любовь была
Любимым первенцем творенья,
Она, я знаю, породила
Все то, что есть, и все, что было;
Но я не верю, чтоб она
Была ничтожному дана
И в сердце низменном царила.
Я рада плющ сорвать со скал
Не для того, чтоб он побеги,
Надменный, вверх не простирал,
А потому, что, полный неги,
Он к камню дикому припал;
И виноград сорвать зеленый,
Его листвы густой покров,
Его лозы узор плетеный,
Который задушить готов
В своих объятьях эти клены.
Когда, ревнуя, может быть,
Или тоскуя пред рассветом,
Начнет пичужка голосить,
Я бы хотела быть мушкетом
Иль силой глаз ее убить.
А ты поешь мне то и дело,
Чтобы я ласковей глядела,
Мужик несчастный, – мне, когда
Я соловьиного гнезда,
Рассвирепев, не пожалела!
Ничьих речей я не приму
И не отвечу никому.
Когда порою издалёка
Мне эхо вторит одиноко,
«Молчи!» – я говорю ему.
Меня не могут обмануть
Тем, что отец мой – пахарь темный:
Душа, палящая мне грудь
Какой-то жаждою огромной,
Не верит этому ничуть.
Так высоки мои мечты,
Что, если б им возможно было
Пронзать воздушные пласты,
Сквозь небо я бы воспарила,
Взнесясь до звездной высоты.
Нет, я не верю! Неужели
Я – бедное дитя ущелий,
И мой отец – простой пастух,
Раз небеса столь мощный дух
В моей груди запечатлели?
Он так величествен и смел,
И я такие дали вижу,
Что мне несносен мой удел.
Всех, кто вокруг, я ненавижу
И жажду знаменитых дел.
Вчера (конечно, произвол
Толкует сны, приукрашая)
Мне снилось, будто бы орел
Ко мне спустился и, венчая,
Чело мне лаврами оплел.
Гордыню в сердце затая,
Я верю, хоть судьба моя
Мне не сулит нигде исхода,
Что иль обмолвилась природа,
Иль я – не то, чем стала я.
Умчитесь, ветры! Тишиной
Оденьте землю! Не клоните
Траву, омытую зарей!
Ручьи, утихните, молчите,
Уймите резвый говор свой!
Смиритесь, угадав желанья,
Давно таимые в тиши!
Замрите, полные вниманья!
Ведь не Нарциссы ли души –
Те, кто влюблен в свои мечтанья? [2]
Когда б велел Творец высот,
Чтобы мечта, что в нас живет,
В наглядный облик воплотилась,
Я бы в мечту свою влюбилась,
Узрев ее в кристалле вод.

По тем приметам, что мне дал
Крестьянин здешний, добавляя,
Чтоб я к лужайке путь держал,
Она и есть не кто иная.

Что надо вам средь этих скал?

Ищу, – утаивать не стану, –
Крестьянку, некую Диану, [3]
Охотницу, грозу сердец.
Брожу с утра и наконец
Забрел на эту вот поляну.
Быть может, это вы как раз?

Я.

Это правда?

Да.

Целую
Вам руку.

Обнимаю вас.

Мою владычицу земную
Я лицезрю, отраду глаз.

Передохните.

Я странней
И радостней не ведал дней.

Но что же нужно вам?

Внимайте
И ни ползвука не теряйте
Из этой повести моей.
Высокородная Диана,
Досель таимый этим лесом
Смиренный, но роскошный клад,
Как золото в глубоких недрах
Затаено! Отавьо, герцог
Урбинский, этих мест владетель,
За неимением потомства
Взял некогда на попеченье
И воспитанье Теодору,
Дочь брата (брата звали Цезарь),
Ценя в ней ум и красоту.
(Прошу вас, слушайте прилежно.
Ведь если упустить начало,
То трудно разобраться в деле.)
В Урбино все всегда считали,
Что Теодора несомненно
Ему наследует: ведь он
С ней состоял в родстве теснейшем.
Так Теодора и жила
Хозяйкой герцогских владений,
Отавьо зеркалом служа,
И тот привык в него смотреться.
К ней стали свататься монархи:
Феррарский, пармский, и пьяченцский,
И мантуанский, и миланский.
А вместе с ними, с меньшим блеском,
Хотя и с большею надеждой,
Благодаря вседневным встречам,
Урбинцы Дьего и Камило,
Два благородных кавалера.
Хоть ей приятны были оба,
Но Дьего втайне был милее,
Иль потому, что он изящней,
Иль просто волею созвездий.
Меж тем, прекрасная Диана,
Неумолимое железо
Жестокой Парки оборвало
Нить герцога на полувеке.
Как много смерть несет открытий,
И перемен, и превращений
В любой державе или доме,
Давно и хорошо известно.
Так вышло и на этот раз.
А именно: покойный герцог
Провозглашает в завещанье,
Что у него в деревне этой
Есть дочь, рожденная вне брака,
И ей вручается наследье.
При оглашенье завещанья
У Теодоры сжалось сердце,
Озлился Дьего, а Камило
Взлелеял твердую надежду,
Что станет герцогом урбинским
Через наследницу, затем что
Не он – избранник Теодоры,
Которая в какой-то мере
Давала все-таки понять,
Что Дьего больше ей любезен.
И вот, прекрасная Диана,
Урбинский двор пришел в смятенье
И на два стана раскололся,
Притом с таким ожесточеньем,
Что начал меч писать законы
И правом сила завладела.
Тогда посредником вступают
Седины лучших и знатнейших,
Смиряют ярость Теодоры
И буйство юношей незрелых.
Они к законной герцогине
Решают снарядить с известьем
Посланника в лице Камило,
Который грезит – с вами вместе
Стать повелителем Урбино.
А Дьего Теодоре шепчет,
Чтобы она, не дожидаясь,
Покуда вынесут решенье,
Потребовала власть себе,