Лопе де Вега - Том 6

Мне по душе севильских дам повадки.
Здесь каждая мила, добра, щедра.

А Леонарда и умом остра.

Остра? Нет, слаб эпитет несомненно.
Сервантес, Цицерон, Хуан де Мена [55] Сервантес, Цицерон, Хуан де Мена — подбор имен тут совершенно произволен. Для Лопе де Вега важно в этом пассаже перечислить имена знаменитейшие. Наличие в этом контексте имени Сервантеса лишний раз свидетельствует о высоком уважении, которое Лопе питал к нему, несмотря на порой весьма острую литературную полемику в прошлом. Хуан де Мена (1411–1456) — испанский поэт, автор поэмы «Лабиринт Фортуны» высокого гражданского содержания, написанной не без оглядки на Вергилия и Данте. Цицерон, Марк Туллий (106—43 гг. до н. э.) — знаменитый римский риторик, писатель и политический деятель.
В подметки даже не годятся ей.
Намного слаще звук ее речей,
Чем пенье арфы, звяканье дублона,
Журчанье речки в полдень раскаленный,
Нежданно мягкий приговор суда,
Иль с голодухи вкусная еда,
Иль вежливый ответ особы знатной,
Иль мех с вином, доставшийся бесплатно,
Или сонет, где тешит слов игрой
Нас дон Луис, наш Сéнека второй. [56] . ..сонет, где тешит слов игрой Нас дон Луис, наш Сенека второй. — Речь идет о поэте Луисе Гонгоре (1561–1627) — величайшем испанском лирике XVI–XVII вв., авторе замечательных сонетов. Отношения Лопе и Гонгоры были достаточно сложные и порой натянутые, главным образом в силу расхождения в литературных взглядах. Хвала Гонгоре, данная здесь без тени иронии, свидетельствует о широте литературных воззрений Лопе де Вега.
Ее слова доходят до сознанья
Быстрее, чем во время наказанья
Палач доносит плеть до шкуры тех,
Кто сводничал и дам склонял на грех.
Что до красы ее лица и стана,
То рядом с ней уродлива Диана.
Она любую из принцесс затмит:
Ведь даже солнцу, если зной томит,
Бываем мы не так чтоб очень рады;
Ее же вид всегда чарует взгляды.
Плыть за море теперь нам ни к чему:
Мы Индию найдем и на дому.
Не в порт, а в спальню к даме вам дорога,
А я с ее рабыней резвоногой
Все паруса поставлю — и в сарай!
Зачем мне покидать родимый край
И рыскать ради золота по свету,
Когда цены и так мулатке нету?

Вот бред! Ужель, зайдя на сеновал,
Сенную лихорадку ты поймал?

Хоть я и вправду был на сеновале,
Мне там отнюдь не сено подавали.
Я окороком сочным закусил,
Чей запах мертвеца бы воскресил,
Чей жир был бел, как снег, а мясо ало,
Как бархатная шапка кардинала.
От птицы нежной…

Нежной?

Да, на вкус,—
Я отхватил затем изрядный кус;
Съел сыр, и апельсины, и редиску;
К ним присовокупил оливок миску
И бурдючок касальского вина
За трапезою осушил сполна;
И лишь когда в меня все яства влезли,
Спросил мулатку: «Где враги исчезли?»

Увы, Мартин, жалею я до слез,
Что из Мадрида Анхелу увез.
Мысль, что сестра, тревогою объята,
Дрожит за жизнь исчезнувшего брата,
Всю радость отравляет мне теперь.

Тсс! Леонарда к вам стучится в дверь.

Вы жилищем и едой
Недовольны, без сомненья.

Нет, сеньора, я с рожденья
Не жил в роскоши такой.

Право на дворец любой
Вам бесстрашье ваше дало.

Он не нужен мне нимало.
Там, где ранее рабыни
Ваши жили, жить отныне
Вашему рабу пристало.
Я завидую сейчас
Вашим слугам, ибо жажду
Исполнять покорно каждый
Вами отданный приказ.
Видеть вас и слышать вас —
Большего я не желаю.
Об одном я помышляю —
Чтоб и дальше было так:
Тот, кто сам себе не враг,
Не откажется от рая.
Вас утратить вновь — страшней
Крестной муки для меня:
После солнечного дня
Ночь всегда еще темней.
Что мне радость, если с ней
Я расстанусь в одночасье?
Счастья мало в кратком счастье.
Победил врагов легко я.
Так ужель в бою с тоскою,
Потеряв вас, должен пасть я?
Верьте, коль нам небесами
Разлучиться суждено,
Я мертвец уже давно:
Смерть и есть разлука с вами.
Я и раньше был волнами
Бед и зол гоним жестоко,
Но теперь уж так далеко
В море горестей заплыл,
Что охотно бы пустил
Свой корабль на дно до срока.
Коль сейчас сюда отрядом
Недруги мои нагрянут,
Сыпать и они не станут
На меня удары градом —
Скажет самый беглый взгляд им,
Как смертельно враг недужит,
Как терзается и тужит
Тот, кто убедился в том,
Что признательность ключом
К цитадели сердца служит.
Я вас полюбил, едва
Ваш переступил порог.
Хоть на то мне мой клинок
Дал известные права,
Я столь дерзкие слова
Говорю с боязнью скрытой —
Вдруг вы от меня сердито
Взор решите отвратить?
Вас сумел я защитить,
Но от вас мне нет защиты.

Убедить я вас не властна
В том, в чем не убеждены вы.
Коль вы так нетерпеливы
И уйти хотите страстно,
То боитесь вы напрасно
Без утайки изъясниться:
Было бы смешно чиниться
С вашею должницей вам.
Быть любви не может там,
Где ее приют — темница.
Благородством — не любовью
Вдохновлялись вы, когда
Ту, кто вам совсем чужда,
Защищали от злословья.
Значит, повторяю вновь я,
Вы, сеньор, уйти свободно
Можете, коль вам угодно.
Мне подсказывает честь,
Что удерживать вас здесь
Было бы неблагородно.
Но не потому ль так спешно
Расстаетесь вы со мною,
Что в гостинице, с тоскою,
Ждет давно уж вас, конечно,
Некий ангел безутешный?..
Только не сочтите все же,
Что с ревнивым бредом схожа
Болтовня моя пустая:
Я любви к вам не питаю,
Вы к моей особе — тоже.
Сравнивать недуг с клинком
Склонны многие поэты.
Правильно сравненье это —
Я сама порукой в том:
Вы ко мне со шпагой в дом
Ворвались, ища спасенья,
И во мне через мгновенье
Вызвали болезнь такую,
Что воспрянуть не смогу я…
Но оставим объясненья.
В добрый час! Ступайте к той
Более счастливой даме,
С коей вам, сознайтесь сами,
Быть приятней, чем со мной.
Не угодно ли с собой
Захватить вам что-нибудь?
Нет? Тогда — счастливый путь!
Уходите же отсюда,
Иль принуждена я буду
Вас поторопить чуть-чуть.

Что ж, уйду — давно пора
Нам покончить с глупым спором:
Мне ведь ангел, о котором
Так печетесь вы, — сестра.
Но поверьте: здесь добра
Видел столько я от вас,
Кто меня от смерти спас,
Было здесь так хорошо мне,
Что с признательностью вспомню
Вас я даже в смертный час.
До свиданья!