Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

Филипн.Пусть так, если тебе угодно.

Нефалий.Себе ты не желаешь слуги пузатого и неповоротливого, предпочитаешь резвого и проворного — почему же для души готовишь ленивого и тучного прислужника?

Филипн.Против правды не возразишь.

Нефалий.Задумайся еще вот о каком убытке. Если душа намного выше тела, то богатства души намного дороже телесных благ.

Филипн.Вполне вероятно.

Нефалий.Но между душевными благами первое место занимает мудрость.

Филипн.Согласен.

Нефалий.А для стяжания мудрости нет более удобного времени дня, чем рассвет, когда восходящее солнце вселяет во все бодрость и живость и рассеивает испарения, поднимающиеся из желудка и всегда затуманивающие голову — жилище ума.

Филипн.Не спорю.

Нефалий.Теперь разочти, сколько учености мог бы ты приобрести за те четыре часа, которые губишь на несвоевременный сон.

Филипн.Очень много.

Нефалий.Я по собственному опыту знаю, что в ученых занятиях больше пользы приносит один утренний час, чем три послеполуденных; и к тому же — без всякого ущерба для тела.

Филипн.Это я слыхал.

Нефалий.Далее, сообрази: если каждодневные потери собрать воедино, какая получится груда?

Филипн.Огромная, конечно.

Нефалий.Кто без толку сорит золотом и самоцветами, считается расточителем, и ему назначают опекуна. Но если кто губит это добро, неизмеримо более ценное, разве такое расточительство не позорнее, и намного?

Филипн.Видимо, позорнее, если правильно взвесить.

Нефалий.Взвесь и другое — то, что пишет Платон: «Нет ничего прекраснее и милее мудрости. Если бы возможно было разглядеть ее телесным взором, она возбудила бы необыкновенную к себе любовь».

Филипн.Но это невозможно.

Нефалий.Да, телесным взором. Но она открыта и видима очам души, которая есть лучшая часть человека. А где любовь необыкновенна, там должно быть и высшее наслаждение — всякий раз, как душа встречается с такою возлюбленной.

Филипн.Похоже, что ты прав.

Нефалий.Теперь ступай и сон, подобие смерти, променивай на это наслаждение!

Филипн.Но тогда прощай ночные игры.

Нефалий.И в добрый час, если худшее заменится лучшим, бесчестное — славным, самое дешевое — самым драгоценным. В добрый час расстается со свинцом тот, кто обращает его в золото. Ночь природа отвела сну; восходящее солнце призывает к житейским обязанностям весь род живых существ, а человека — в особенности. «Ибо спящие {532} , — говорит Павел, — спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью». И есть ли что позорнее: в то время как все живое поднимается вместе с солнцем, а иные пением приветствуют его приближение, еще не видя самого светила, в то время как слон поклоняется восходящему солнцу, в это самое время человек еще долго храпит после восхода! Когда золотое сияние наполняет твою спальню, разве не кажется тебе, что оно корит сонливца: «Глупец, ты по доброй воле губишь лучшую часть своей жизни! Не для того я свечу, чтобы вы спали, укутавшись, а чтобы бодрствовали в самых достойных трудах. Никто не зажигает светильник, чтобы спать, но чтобы заниматься делом. Зажжен самый прекрасный из всех светильников — а ты знай себе храпишь!»

Филипн.Великолепная речь!

Нефалий.Не великолепная, а истинная. Не сомневаюсь, что ты не один раз слышал Гесиодовы слова {533} : «Когда показалось дно, поздно быть бережливым».

Филипн.Тысячу раз. И верно: лучшее вино — в средине бочки.

Нефалий.А в жизни лучшая часть — первая, то есть юность.

Филипн.Бесспорно.

Нефалий.Но для дня рассвет — то же, что юность для жизни. Разве не глупо поступают те, кто юность растрачивает на пустяки, а утренние часы — на сон?

Филипн.По-видимому.

Нефалий.Есть ли такое имущество, которое можно поставить рядом с человеческою жизнью?

Филипн.Все сокровища персидской казны — и то нельзя!

Нефалий.Разве ты не испытывал бы сильной ненависти к человеку, который и мог бы, и желал коварно укоротить тебе жизнь на несколько лет?

Филипн.Я бы сам с удовольствием отнял у него жизнь.

Нефалий.Но еще хуже и вреднее, на мой взгляд, те, что по своей воле сокращают собственную жизнь.

Филипн.Согласен, если только найдутся такие люди.

Нефалий.Если найдутся? Да это делает всякий, кто схож с тобою!

Филипн.Опомнись, что ты говоришь?

Нефалий.То, что ты слышишь. Суди сам, разве не с полным основанием утверждает Плиний, что жизнь — это бодрствование и что человек прожил тем дольше, чем больше времени уделял занятиям? А сон — своего рода смерть. Потому-то и изображают его выходцем из царства мертвых, у Гомера же он назван братом смерти. Тех, кто во власти сна, ни среди живых нельзя числить, ни среди мертвых; скорее все-таки они ближе к мертвым.

Филипн.В целом так оно и есть, по-моему.

Нефалий.Теперь подсчитай, какую часть жизни отнимают у себя люди, которые ежедневно отдают сну три или четыре лишних часа {534} .

Филипн.И не подсчитать!

Нефалий.Разве не чтил бы ты, словно бога, того алхимика, который мог бы прибавить десять лет жизни и вернуть пожилому возрасту юношескую бодрость?

Филипн.Как же иначе!

Нефалий.Но это божественное благодеяние ты способен оказать себе сам.

Филипн.Как так?

Нефалий.А так, что утро — юность дня, до полудня кипит молодость, потом наступает мужество, за ним следует старость, то есть вечерняя пора, а вечер сменяется закатом — это как бы смертный час. Бережливость и вообще приносит немалый доход, но всего более — в этом: разве не громадную выгоду доставил бы ты себе, если бы перестал губить без толку большую и вдобавок лучшую часть жизни?

Филипн.Ты прав.

Нефалий.А потому до крайности бесстыдными представляются жалобы тех, кто винит природу, которая, дескать, столь тесно ограничила человеческую жизнь, но сами, по собственному почину, столько урезывают от того, что им отведено. Жизнь у каждого достаточно долгая, если расчетливо ею распорядиться. Значительного успеха мы достигаем, если каждому делу назначен свой срок. После завтрака мы люди едва наполовину, ибо тело обременено пищей и, в свою очередь, отягчает ум, и небезопасно жизненный дух, занятый трудом пищеварения, из мастерской желудка вызывать наверх; после обеда — и того менее. Но в утренние часы человек — полностью человек: тело способно ко всякой службе, дух бодр и подвижен, все орудия ума чисты и исправны, и частица божественного дыхания, как говорит поэт {535} , веет, и сознает свое начало, и устремляется к добродетели.