Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

Филипн.Изящно ты проповедуешь.

Нефалий.Агамемнон у Гомера {536} выслушивает, если не ошибаюсь, такие слова:

«Οὐ χρή παννύχιον εὓδειν βουληφόρον ἄνδρα» [192].

Насколько постыднее расходовать на сон значительную часть дня!

Филипн.Верно, но то — βουληφόρω [193]. А я не начальник войска.

Нефалий.Если есть у тебя что-либо дороже самого себя, тогда, конечно, не смущай душу словами Гомера. Медник ради скудной выгоды поднимается до света, а нас любовь к мудрости не может разбудить, чтобы мы вняли хотя бы голосу солнца, зовущего к выгоде поистине бесценной? Врачи предписывают принимать лекарства почти что исключительно на рассвете — они знают золотые часы, когда помочь телу; а мы их не знаем, не знаем, когда лечить и обогащать душу? Если это для тебя недостаточно веско, выслушай, что вещает у Соломона {537} божественная Премудрость. «Кто рано, — говорит она, — устремится ко мне, найдет меня». А в таинственных псалмах {538} сколько похвал утренней поре! Рано утром восхваляет божественное милосердие пророк, рано услышан голос его, рано достигает господа его мольба. И у Луки Евангелиста {539} народ, взыскуя здравомыслия и учения, стекается к господу рано… Что вздыхаешь, Филипн?

Филипн.Едва сдерживаю слезы, когда вспоминаю, сколько потерял понапрасну!

Нефалий.Бесполезно мучиться из-за того, что вернуть нельзя, а исправить последующими стараниями можно. Лучше об этом позаботься, чем в пустой скорби о прошедшем растрачивать впустую и будущее время.

Филипн.Хороший совет. Но ведь долгая привычка уже сделала меня своим невольником.

Нефалий.Вздор! Клин клином вышибают, привычка побеждается привычкою.

Филипн.Но трудно расставаться с тем, к чему так давно привязан.

Нефалий.Только поначалу. Противоположная привычка сперва утишит досадное чувство, а вскоре обратит его в самую горячую радость; так что не нужно сожалеть об этой недолгой досаде.

Филипн.Боюсь, ничего не выйдет.

Нефалий.Будь тебе семьдесят лет, я бы не стал сбивать тебя с привычного пути. Но ты, я думаю, едва за семнадцать перешагнул. А этот возраст чего только не одолеет — была бы решимость!

Филипн.Что ж, попробую. Попытаюсь из Филипна-Снолюбца сделаться Филологом-Словолюбом.

Нефалий.Если действительно постараешься, мой Филипн, я уверен: через немного дней ты будешь поздравлять себя с успехом, а меня благодарить за добрый совет.

Якоб. Гильберт

Якоб.Откуда ты к нам, такой иссохший, точно бы все это время питался одной росою, вместе с кузнечиками? Прямо выползок человека, да и только!

Гильберт.Тени в преисподней насыщаются мальвою и пореем; а я прожил десять месяцев в таком месте, где и того не доставалось.

Якоб.Где же это? Объясни, пожалуйста! Может, тебя похитили и ты попал на галеру?

Гильберт.Ничего похожего. Я был в Синодии {540} .

Якоб.В таком богатом городе — и чуть не умереть голодною смертью?

Гильберт.Именно.

Якоб.Но по какой причине? Денег не было?

Гильберт.И деньги были, и друзья.

Якоб.Так в чем же дело?

Гильберт.Я гостил у Антрония.

Якоб.У этого богача?

Гильберт.Но страшнейшего скареда!

Якоб.Диво какое-то!

Гильберт.Дива нет никакого. Все богачи таковы, если они выбились из крайней бедности.

Якоб.Но что за охота была оставаться столько месяцев у такого хозяина?

Гильберт.Так я решил в ту пору: были обстоятельства, которые меня удерживали.

Якоб.Расскажи, заклинаю тебя, как устроена его жизнь.

Гильберт.Охотно: воспоминания о пережитых бедствиях доставляют удовольствие.

Якоб.А у меня удовольствие впереди.

Гильберт.Когда я приехал, на Синодию обрушилась беда ούρανόθεν: [194]целых три месяца задувал борей, хотя — по какой причине, не знаю — дольше недели кряду он не держался.

Якоб.Тогда каким же образом он дул целых три месяца?

Гильберт.На восьмой день ветер, так сказать, снимался с лагеря, но восемь часов спустя разбивал шатры на прежнем месте.

Якоб.Тут слабому телу понадобился жаркий очаг.

Гильберт.Жара было бы вдоволь, если бы хозяин запасся дровами. Но наш любезный Антроний, спасаясь от расходов, корчевал на островах пни, на которые никто больше не польстился; трудился он главным образом по ночам. Вот этими-то дровами, почти совсем еще сырыми, он и топил; дыма много, огня мало, да и тот не греет — скорее одна видимость, чтобы нельзя было сказать, будто огня вообще не разводили. Один огонечек тлел целый день — до того был чахлый.

Якоб.Да, тяжелая выпала тебе зима.

Гильберт.Но лето — еще тяжелее.

Якоб.Почему?

Гильберт.Столько в этом доме блох и клопов, что и днем нет покоя, и ночью глаз не сомкнешь.

Якоб.Пакостное богатство!

Гильберт.Да, такого рода скотинкою хвастаться не стоит.

Якоб.Как видно, женщины там ленивые.

Гильберт.Они прячутся по своим углам и среди мужчин не показываются. Так и получается, что женщины там — только утеха для мужчин, а той заботы, которую обычно слабый пол оказывает сильному, мужчины лишены.

Якоб.А что Антроний? Ему это запустение разве не в тягость, не в досаду?

Гильберт.Он вырос в такой же самой грязи, и ничто, кроме барыша, ему не дорого. Он проводил время где угодно, только не дома, и совал нос во все дела подряд. Ты знаешь, что этот город под особым покровительством Меркурия. Прославленный живописец {541} считал потерянным день, в который он не провел хотя бы одной линии; Антроний гораздо горше оплакивал тот день, который не приносил ему никакого барыша. И если так случалось, искал даров Меркурия в собственном доме.

Якоб.Что же он делал?

Гильберт.В доме был водоем, — по обычаю того города, — и Антроний зачерпывал несколько ковшей и подливал в винные кувшины. Вот тебе и доход!

Якоб.Вино, наверно, было слишком крепкое?

Гильберт.Наоборот, жиже помоев! Он всегда покупал только дрянное вино, чтобы купить подешевле. И чтобы ни капли не пропало даром, все время подмешивал гущу десятилетней давности и старательнейшим образом взбалтывал, чтобы с виду напоминало сусло; так и гущи у него не пропадало ни крошки — он бы этого ни за что не допустил.

Якоб.Но если верить врачам, вино с гущею рождает камни в пузыре {542} .

Гильберт.Врачи правы: года не проходило, чтобы один или двое из его домочадцев не умирали от камня; но Антрония траур в доме не страшил.