Пол Радин - Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

Хотя фарсы флиаков по стилю были старше, чем древние аттические комедии, их южноитальянский вариант представлял собой пост-классику: это были только лишь сохранившиеся остатки позднего архаизма, сохранившие еще некоторые черты достижений архаического искусства во времена его расцвета, когда сцены из мифологии получали свое бессмертное воплощение на церийских гидриях. Два образца беспечного повествовательного искусства росписи на ионических вазах, шедевры которого найдены в этрусском городе Цере, представлены в моей книге «Боги Греции» (илл. IIа и VIIa). Третью можно увидеть в Лувре, на ней изображена первая кража, которую совершает младенец-трикстер Гермес. Еще одна архаическая тема в греческой мифологии — борьба двух братьев, Аполлона и Геракла за дельфийский треножник — тема, также обнаруживаемая в архаических произведениях искусства, «архаических» не только с точки зрения искусства (тема появляется также и в классический период), но и из-за самого сюжета: это борьба между двумя божественными братьями.

Сцена, которая, вполне возможно, заимствована из того же сюжета, также разыгрывалась на сцене флиаками и позже была изображена на одной из ваз, предположительно художником Асстеасом из Пестума. Здесь Геракл — воплощенный трикстер, пытается обманом заставить спуститься вниз своего брата, нашедшего убежище на крыше храма, и показывает ему корзину с фруктами и прочей снедью. В другой его руке видна дубина. Как иллюстрацию того же стиля и как параллель историям виннебаго, которые рисуют Трикстера как угодно, но только не в качестве героя, я рекомендую первую часть «Лягушек» Аристофана: образец аттической плутовской драмы богов, где в роли плута выступает сам Дионис. Облачившись в костюм Геракла, он отправляется в путешествие в подземное царство, чтобы затем в страхе бежать от Эмпусы и спрятаться в толпе за спиной одного из своих собственных жрецов. Последствия его испуга плачевны:

Дионис: О ужас! Я побледнел, как труп...

Ксанфий (указывая на свой зад): А вот здесь зато благодаря тебе порыжело.

Вторая строка (в тексте 308) — указание на то, что товарищ Диониса по путешествию, раб Ксанфий, поворачивается спиной к зрителям, показывая, что произошло. Д ионис переживает увиденное не сам, а как бы со стороны, видя, какая неприятность приключилась с Ксанфием, который перепугался гораздо больше него. В остальном эта комическая ситуация напоминает эпизод со слабительной луковицей (эпизоды 23 и 24) в цикле виннебаго о Трикстере. В первом случае — это последствия трусости и малодушия, в случае же с Трикстером — результат глупости. Прослеживается та же тенденция: мифология переходит в копрологию, хотя и наполнена в данном случае иным смыслом, чем, скажем, у Софрона (представителя драматической школы, тесно связанной с театром флиаков), пьесу которого я проанализировал в работе «Аполлон». Происходит ли подобное в сцене из комедии или же в прологе к мифологической истории — это всегда в основе своей мифологическая драма, скрытые возможности которой воплощаются на сцене — перед нами все та же отличительная характеристика стиля: преобладание крайней формы развлечения. Элемент развлечения всегда присутствует в мифологии, и предрасположенность к крайнему, к тому, что, по человеческим представлениям, непристойно — одна из отличительных особенностей архаической мифологии. Акцент на крайности развлечения также характерен для позднего архаизма, элемент которого присутствует у Аристофана и в пьесах флиаков, она же доминирующей нотой звучит в историях о Триксгере у виннебаго.

Отличительные черты этого стиля, крайняя форма и элемент абсурда проявляются тогда, когда рассказчик подчеркивает именно глупость Трикстера. В современных фольклорных историях Греции эта черта напоминает о Хадже Насреддине, типичном хитром глупце или глупом плуте, который всюду известен и над которым смеется весь мир, поскольку невозможно определить, где заканчивается хитрость и начинается глупость и какое из двух качеств преобладает. Хитрость и глупость идут рука об руку, и лучше всего это единство отражено в мифологии, пока она не вырождается в анекдоты и фольклорные истории, которым свойственны поздний архаизм, упрощенность и abaissement du niveau mental (последние две характеристики неприменимы, конечно же, к такому архаическому племени, как виннебаго). Среди растений, животных и людей хитрость демонстрируют те, кто достаточно глуп, чтобы попасться. Но в мифологии хитрость более важна, глупость же — нечто вторичное, в том числе и глупость самой хитрости. В Прометее есть что-то от Трикстера, ибо хитря с Зевсом, он в конце концов обманывает самого себя. Его хитрость становится глупостью, воплощенной в его брате, Эпиметее.

Трикстеры некоторых других индейских племен имеют с Прометеем даже больше общих черт, чем Трикстер виннебаго, Вакджункага. И чем разительней это сходство, тем больше они, вместо того, чтобы прибегать к обману в собственных целях, приближаются к образу благодетельного героя-творца, становясь тем, кого этнологи называют культурным героем. Прометею, благодетелю человечества, не хватает эгоизма и озорства. Гермес наделен этими качествами и демонстрирует их, когда находит огонь и совершает жертвоприношение (прежде, чем это делает Прометей) — при этом ничуть не заботясь о человечестве. В тех жестоких шутках, которые Гермес в юности сыграл с черепахой и жертвенными коровами во время своей первой кражи (и которые не принесли человечеству никакой пользы), мы различаем хитрую ухмылку трикстера, в то время, как в деяниях Прометея мы видим одновременно хитрость и глупость: Прометея и Эпиметея. Возможно, здесь я могу повторить то, о чем уже писал в своей книге «Античная религия»:

«Каждое благое начинание Прометея приносит человечеству новые и новые страдания. Как только он добывает огонь для людей, Зевс сразу же лишает их этого дара. И когда, после похищения огня, Прометей терпит наказание вдали от людей, его место занимает Эпиметей: хитрость сменилась глупостью. Глубокое родство между этими двумя персонажами подкрепляется тем, что они братья. Можно даже сказать, что образ единого изначального существа, хитрого и глупого одновременно, разделен в них надвое: предсказатель Прометей и сильный лишь задним умом Эпиметей. Именно он приносит человечеству (в качестве дара богов) неисчерпаемый источник несчастий — Пандору».

В моей книге о Прометее (опубликованной в 1946 году) я задался вопросом, не могло ли дело обстоять так, что он и Эпиметей изначально были одним существом, обладающим дуальной природой, прамужчиной, который произвел на свет человечество, женившись на праженщине. Я не мог тогда предположить (книга Пола Радина о «Циклы о героях у виннебаго» не была опубликована до 1948 года), что дуализм такого мифологического существа, соединяющего в себе хитрость и глупость, может быть выражен в мифе настолько рельефно, что левая рука его не знает, что творит правая — в буквальном смысле. Этот (пятый) эпизод обнаруживает комическую глупость героя. Но не этого ли он и добивается? Не хочет ли он вызвать у слушателя смех, разыгрывая жестокий спектакль с самим собой и заставляя собственные руки сцепиться друг с другом в кровавой драке? (Непосредственно перед тем он весьма показательным образом разделался с бизоном — поступок, напоминающий ловкость и отвагу молодого Гермеса). Вся природа смеется над его ужимками, зная, на что он способен. Птицы кричали: «Смотрите, смотрите! Вон идет Трикстер!» Он же делал вид, что не понимает значения слова, которым его называют: «Ах вы, дрянные маленькие птицы! Интересно, что они говорят?» Он продолжает свое притворство перед птицами — свидетелями пьесы флиаков, которую он разыгрывает.