Пол Радин - Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

Нелегко писать об образе Трикстера в мифологии американских индейцев в ограниченных рамках комментария. Когда, много лет назад, мне впервые встретился классический в этой области труд — «Создатели удовольствий» [218] Первое издание. New York, 1890. Адольфа Бандельера — я был поражен приведенными там европейскими аналогиями: карнавальными обычаями средневековой церкви, с их перевернутым иерархическим порядком, который по-прежнему присутствует в карнавалах, проводимых в наши дни студенческими обществами. Что-то от этого противоречивого духа можно уловить и в средневековом обозначении дьявола « simia dei » (обезьяна Бога), и в его фольклорной характеристике «простака», которого «надувают», «обводят вокруг пальца». Любопытное сочетание присущих Трикстеру черт можно обнаружить в алхимическом образе Меркурия: например, его любовь к хитрым шуткам и злым проказам, способность изменять облик, его двойственная — наполовину животная, наполовину божественная — натура, то, что он был подвержен всем видам мучений, и, не в последнюю очередь, его приближенность к образу спасителя. Эти качества делают Меркурия демоническим существом первобытных времен, даже древнее, чем Гермес. Его проказы в какой-то степени уподобляют его некоторым фольклорным персонажам, известным нам из сказок: Мальчику-с-пальчик, глупому Гансу или шутообразному Гансу-колбаснику, который вообще является отрицательным персонажем, но благодаря своей глупости умудряется достичь того, что другим не под силу, несмотря на все их старания. В сказке братьев Гримм дух Меркурия позволяет обмануть себя крестьянскому парню и вынужден заплатить ему за свою свободу драгоценным даром исцеления.

Поскольку все мифологические персонажи соотносятся с внутренним психическим опытом и изначально происходят из него, неудивительно, что в сфере парапсихологии можно обнаружить некоторые явления, напоминающие нам о Трикстере. Они связаны с тем, что называют полтергейстом, и встречаются повсюду и во все времена в среде детей дошкольного возраста. Проказы полтергейста известны так же хорошо, как его глупость или бессмысленность его «сообщений». Способность менять облик также, по-видимому, является одним из свойств полтергейста — нередки рассказы о его появлении в виде животных. Поскольку иногда полтергейст называет себя душой в аду, с ним связан и мотив страдания. Его универсальность соизмерима, если можно так сказать, с универсальностью шаманства, которому, как мы знаем, принадлежит целая феноменология спиритуализма. Что-то от Трикстера, несомненно, присутствует в характере шамана или знахаря, ибо и он любит зло подшутить над людьми — лишь затем, чтобы пасть жертвой мести тех, кому он навредил. По этой причине его профессия часто представляет опасность для его жизни. Кроме того, шаманские обряды и сами по себе бывают связаны со значительным риском для исполнителей, если не с настоящей болью. Во всем мире во всех событиях «становления шамана» так часто фигурируют страдания и тела и души, что нетрудно предположить, какую психическую травму они могут повлечь за собой. Отсюда вытекает его «близость к спасителю», и это только подтверждает мифологическую истину о том, что исцелять может лишь тот, кто и наносит раны, и сам ранен, и что только страдающий может отвести страдание.

Эти мифологические черты распространяются даже на высшие области человеческого духовного развития. Если мы рассмотрим, к примеру, демонические черты, присущие Яхве в Ветхом Завете, мы найдем в них немало того, что напомнило бы нам о непредсказуемом поведении Трикстера, об устраиваемых им бессмысленных оргиях разрушения и причиняемом самому себе страдании — вместе с его поспенным превращением в спасителя и одновременным очеловечиванием. Именно это преобразование бессмысленного в осмысленное открывает нам компенсаторное отношение, в котором фигура Трикстера находится по отношению к фигуре святого: именно оно было причиной существовавших в раннем средневековье странных церковных обычаев, основанных на воспоминаниях об античных сатурналиях. В основном они отмечались сразу за Рождеством Христовым — то есть в новогодние дни — пением и танцами. Этими танцами были поначалу безобидные tripudia (пляски) священников, младшего духовенства, детей и младших дьяконов, проводились они в церкви. Выбирался episcopus puerorum (детский епископ), его облачали в епископскую мантию. Под радостные возгласы собравшихся он наносил визит архиепископу в его дворце и раздавал из окна епископские благословения толпе. То же происходило во время tripudium hypodiaconorum (пляски младших дьяконов) и во время танцев, посвященных другим санам. К концу двенадцатого столетия танец младших дьяконов уже выродился в festum stultorum (праздник дураков). Хроника за 1198 год говорит, что на празднике Обрезания в соборе Парижской богоматери было совершено «такое множество непристойностей и позорных дел», что святое место было осквернено «не только бесстыдными шутками, но даже и пролитием крови». Напрасно папа Иннокентий III яростно выступает против этих «безумных насмешек над клиром» и «бесстыдного неистовства их представлений». Почти три столетия спустя (12 марта 1444 года) письмо парижского Теологического факультета всем французским епископам по-прежнему посылало проклятья этим празднествам, на которых «даже священники и клирики выбирали архиепископа, или епископа, или папу и называли его папой дураков (fatuorum papum)». «Посреди божественной службы люди в гротескных масках, в обличим жен, львов и фигляров исполняли свои пляски, распевали хором непристойные песни, ели жирную пищу на алтаре, рядом со священником, служащим мессу, играли в кости, жгли вместо благовоний в кадильницах смердящую башмачную кожу, скакали и носились по всей церкви» [219] Du Cange, Glees. Med. Et Inf. Lai., 1733, статья Kalendae, c. 1666. Здесь находится примечание, в котором говорится, что французский титул «soudiacres» буквально означает «saturi diaconi» или «diacres saouls» (пьяные диаконы). .

Неудивительно, что эти настоящие шабаши ведьм пользовались огромной популярностью, и церкви понадобилось значительное время и усилия, чтобы избавиться от этого языческого наследия [220] Эти обычаи, по-видимому, прямо скопированы с языческого праздника, известного как «Cervula» или «Cervulus». Он отмечался в январские календы и был чем-то вроде новогоднего фестиваля, во время которого люди обменивались xslrenae» (glrennes, подарками), переодевались животными или старухами, и танцевали на улицах, исполняя песни к веселью всех остальных. Согласно Дю Канжу (там же, статья cervulus), песни были святотатственного содержания. Это происходило даже в непосредственной близости собора св. Петра в Риме. .