Пол Радин - Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

В некоторых местах, по-видимому, даже священники участвовали в «libertas dece mbrica»,как назывался праздник дураков, несмотря на то (а может быть, благодаря тому), что именно более древний слой сознания мог в этом случае позволить себе все что угодно вместе с подобной языческой дикостью, необузданностью и безответственностью [221] Частью festum fatuorum во многих местах была игра в мяч, предназначение которой до сих пор не объяснено — в нее играли священники во главе с епископом или архиепископом,«ut eliarn sese aci lusum pilae demittent» (чтобы и они могли насладиться игрой в пелоту). Pila, или pelola — мяч, который играющие бросают друг другу. См. Du Cange, ibid., статья Kalendae ct pelota. . Эти церемонии, открывающие нам дух Трикстера в его изначальной форме, видимо, вымерли к началу шестнадцатого столетия. В любом случае, в период с 1581 по 1585 год церковью были выпущены различные постановления, которые запрещали не только festum puerorum, но и выборы episcopus puerorum.

Наконец, мы должны упомянуть в связи с этим о festum asinarium, который, насколько мне известно, праздновался в основном во Франции. Хотя он считался сравнительно безобидным празднеством в память о бегстве Марии в Египет, отмечали его довольно необычно, что давало повод считать его чем-то кощунственным. В Бовэ ослиная процессия входила прямо в церковь [222] «Puella, quae cum asino a parte Evangelii prope altare collocabatur» (девушка, которая вставала с ослом у алтаря, где читали енангелне).. Du Cagne, ibid., статья festum asinorum. . В конце каждой части мессы (Входная, Господи, помилуй, Слава в Вышних Богу и т.д.), которая следовала за этим, вся паства ревела по-ослиному, т.е. все вместе кричали «И-a» («hac modulatione hinham concludebantur»). В кодексе, датируемом приблизительно одиннадцатым столетием, говорится: «В конце мессы, вместо слов “Ite missa est", священнику нужно было три раза прокричать по-ослиному (ter hinhamabit), а вместо слов “Deo gratias” пастве нужно было трижды ответить “И-a” (hinham)».

Дю Канж цитирует гимн, который пели на этом празднестве:

Каждый куплет сопровождался припевом по-французски:

В гимне было девять куплетов, последний же был такой:

Дю Канж пишет, что чем несуразнее казался обряд, тем большее воодушевление он вызывал у участников. В других местах осла покрывали расшитой золотом попоной, края которой поддерживали «почитаемые каноники», другие присутствующие должны были «облачиться в соответствующие праздничные одеяния, как на Рождество». Поскольку существовала тенденция наделять осла символическим родством с образом Христа и поскольку с древнейших времен бог евреев в простонародье воспринимался как осел — предрассудок, который распространился на самого Христа [224] Ср. также Тертуллиан, Apologelicus adversus gentes, XVI. , что видно из псевдо-распятия, нацарапанного на стене Имперской Кадетской Школы, располагавшейся на Палатине — опасность териоморфизма была слишком очевидна. Даже епископам было не под силу вытравить этот обычай — до тех пор, пока, наконец, он не был строго запрещен «auctoritas supremi Senatus». Его богохульство видно также и из ницшевского «Праздника осла», сознательно богохульственной пародии на мессу [225] Так говорил Заратустра, часть IV, гл. LXXVIII. .

Эти средневековые обычаи в совершенстве демонстрируют роль Трикстера, и когда они, наконец, вышли за пределы церкви, то вновь возникли в светской сфере в итальянских театральных представлениях в лице тех комических персонажей, которые часто украшали свои костюмы огромными фаллическими символами и забавляли далеко не ханжескую публику непристойностями в подлинно раблезианском духе. Гравюры Калло сохранили эти классические фигуры для потомков — это Пульчинелла, Кукоронья, Чико Сгарра и прочие [226] Я говорю здесь о серии под названием «Belli di Sfessania». Это название вероятно, указывает на этрусский город Фесценния. знаменитый своими непристойными песнями. Отсюда «Fescerniina licenlia» у Горация, где «фесценнийский» выступает эквивалентом φαλλίκόε. .

Присутствует ли он в плутовских историях, на карнавалах и пирах, в священных и магических обрядах или в религиозном страхе и экзальтации людей — призрак Трикстера никогда не покидает мифологию — будь он в безошибочно узнаваемом или в странно изменившемся облике [227] Ср. статью A. McGlashen «Daily Paper Panleon» в The Lancet, 1953, c. 238, в которой указываются явные архетипические аналогии героев газетных комиксов. . Очевидно, он представляет собой одну из «психологем», одну из чрезвычайно древних архетипических структур психики. В своем наиболее ярком проявлении он — подлинное отражение абсолютно недифференцированного человеческого сознания, которое соответствует душе, едва оставившей животный уровень. Именно такое происхождение образа Трикстера вряд ли может быть оспорено, если мы посмотрим на этот вопрос с причинной и исторической точки зрения. В психологии, как и в биологии, мы не можем позволить себе не заметить или недооценить вопрос о происхождении, хотя ответ на него обычно не говорит нам ничего о функциональном значении. По этой причине биология никогда не должна забывать вопрос о цели, ибо только задавшись этим вопросом, мы можем постигнуть значение того или иного явления. Даже в патологии, где мы изучаем повреждения, которые не несут сами по себе никакого смысла, исключительно причинный подход оказывается неадекватным, поскольку существуют определенные патологические явления, смысл которых может стать ясен лишь в том случае, если мы заинтересуемся их целью. Там же, где мы сталкиваемся с явлениями обыденной жизни, вопрос о цели неоспоримо имеет главное значение.

Таким образом, когда у первобытного сознания формируется образ самого себя на ранней стадии развития, а также на протяжении последующих сотен и даже тысяч лет — невзирая на контакт этих архаических качеств с дифференцированной, высоко организованной жизнью ума — тогда, согласно причинному объяснению, чем древнее эти архаические качества, тем более их поведение консервативно и устойчиво. Нельзя просто стряхнуть с себя запечатленный в памяти образ вещей, так как они явились памяти изначально, и поэтому образ этот продолжает сохраняться неощущаемым грузом.

Такое объяснение, вполне отвечающее рационалистическим требованиям нашего века, совершенно точно не встретило бы одобрения у индейцев виннебаго, владеющих наиболее аутентичной версией цикла мифов о Трикстере. Для них миф ни в коем случае не является пережитком — для этого он слишком забавен, слишком живую реакцию вызывает. Для них он по-прежнему «функционирует», если только их еще не успела испортить цивилизация. Для них не существует реальной причины размышлять над значением и целью мифов, как для наивного европейца рождественская елка не содержит никакой проблемы. Тем не менее, для размышляющего наблюдателя и Трикстер, и рождественская елка — полноценные объекты для рефлексии. Естественно, то, что он думает о них, во многом зависит от склада его ума. Учитывая грубую примитивность цикла о Трикстере, было бы неудивительно, если в этом мифе кто-нибудь усмотрел бы просто отражение более ранней, рудиментарной стадии сознания, каковую, очевидно, Трикстер и представляет [228] Ранние стадии сознания, несомненно, всегда оставляют за собой весьма ощутимые следы. Например, чакры тантрической системы более или менее соответствуют тем областям, которые в древности считались местами локализации сознания: анахата — грудной клетке, Манипура — животу, свадхистана — мочевому пузырю, висуддха — гортани и речевому сознанию современного человека. См. Aithnr Avalon, The Serpent Power. .