Михаил Кочнев - Миткалевая метель

— Я, — говорит, — и без тебя не меньше понимаю.

— И больно хорошо. Хлеб за брюхом не ходит.

На том и разговор короткий оборвался. Понимал-то он, может, и не меньше, чем Венька, но сметки, расторопности, точного знания, с какого конца дело начать, не всегда у него доставало. А без сметки — не оторвать и старой подметки.

По вечерам перестали вместе ходить в кино дружки.

Между тем Аксютка, как воробей, порхал по всем углам фабрики: все он знал, где что делается, кто шибко ладит между собой, а кто не особенно. Проведал он, что между Славкой и Венькой пробежала черная кошка. Аксютке стало жаль Славку. К тому же он во что бы то ни стало собирался разгадать Венькину тайну. Вот он и говорит Славке:

— Хочешь, я тебе золотой ключ достану, такой же, как и у Веньки? Себе тоже. Только ты пока что помалкивай. Вот тогда мы и покажем ему.

— Я и без золотого ключа свое дело знаю не хуже других. А все-таки достань, ежели можешь.

В какой мастерской проныра Аксютка подсмотрел золотой ключ, знал только он один, но дал твердое слово, что золотой ключ скоро будет у него в руках.

А сделал он вот что: взял да и послал письмо Михаилу Ивановичу в Москву. Все описал: дескать, так-то и так-то, после вашего отъезда Венедикт Обручев завладел вашим подарком. Несправедливо он поступает, хотя и большие успехи имеет в работе — на первое место вывел свой комплект. А мы, мол, со Славкой и другие мальчишки считаем, что золотой ключ вы подарили на счастье не одному Венедикту, а нам всем. Мы все хотим хорошо работать. Пришлите и нам со Славкой по такому же ключу, а уж мы не останемся в долгу.

Вот в таком-то роде все и выложил. Послал. Ждет-пождет.

В клубе собралось большое собрание. Веньку-то выбрали в президиум. Славка — пониже, на скамье во втором ряду; Аксютка-проныра, коротенькие ножки, веселые сапожки, — этот на переднем О работе передовики говорили, делились опытом. Дошло дело и до молодого помощника мастера Венедикта Обручева. Просят его, чтобы он открыл перед товарищами те пути, которыми он впереди всех идет и других за собой ведет. Мол, про тебя пустили слух, что ты золотым ключом завладел. Так это или не так?

Улыбка на лице у Венедикта. Только было он начал, а в этот момент подают письмо Аксютке Малышеву. Прочитал он да как крикнет на весь клуб — забыл, что на трибуне стоит Венедикт:

— Товарищи, да вы только послушайте! От Михаила Ивановича нам всем поклон.

Так-то сказал — ну и зашумели! Не слышно, что говорит Венедикт. А он и не говорит — стоит на трибуне да вместе со всеми в ладоши бьет. Славка тоже. Аксютку просят на сцену с письмом.

— Читай! — кричат.

Аксютка даже своим глазам не верит. Раз просят, надо читать. А в письме все просто, все ясно. И о золотом ключе, будто к слову, было упомянуто. В просьбе Аксютке не отказано, но указано: что, мол, такой дорогой ключ, каким владеет Венедикт Обручев, из платины не отлить, не отковать из красного золота. Дала этот ключ к счастью каждому человеку партия коммунистов. У кого этот ключ, тому всякое дело по плечу.

Вскорости и у Славки с Аксюткой вся работа пошла не по-старому, не по-прежнему. Нашли и они свой золотой ключ.

Люби труд смолоду, красоту мастерства с детства. Все, что отцы-матери за свой век нажили, останется тебе в наследство.

Живут-поживают в нашем городе брат с сестрой: Коля да Сима. У Коли глаза серые, у Симы — тоже, но у нее веснух вокруг носа побольше. Зато у Коли на маковке вихор кисточкой, а у Симы такого вихра нет, у нее волосы золотистые, кудрявые. Брат школу начальную закончил, а сестрица только начала.

Бывало, похвалит отец Колю за хорошее ученье — Вихорек так весь и расцветет. Вихорьком-то его сам отец прозвал. А когда школьником был, учитель велит что-нибудь срисовать — цветок или пташицу, — тут уж Вихорек не уступит никому.

В поле, в лес ли пойдут — у Коли каждой птице свое имя, каждому цветку свое прозванье.

Когда отец-то еще дома был, часто тешил Колю всякими рассказами, но больше о фабрике, о своей работе.

Обнимет сына за плечи, к груди прижмет:

— К нам бы тебя, Николашка, на фабрику… ну, хоть бы в печатную ко мне. Эх, и чудеса там у нас! А если бы ты к Проклычу попал — кажется, никогда бы и не ушел из его терема.

Глаза у самого разгорятся, и начнет сказывать так-то складно, приманчиво:

— Есть у Астафия Проклыча кисть-самопись. Уж такая ли кисть, только за нее возьмись — среди зимы зацветут лазоревые цветы, защебечут щеглы, дрозды, малиновки, засвищут соловьи, зазвенят синицы — птички красноперые, сизокрылые, запорхают с ветки на ветку.

А стоит Проклычу не полениться — слетятся к нему даже заморские птицы.

Такая кисть волшебница: за стеной метелица поет, вдоль по улице снег пушистый стелется, а перед тобой весна красна. Сама пришла, охапку цветов принесла, выпустила из широкого рукава птиц вереницы, разбросала по небу. А цветы… Что только за цветы! Не вянут, не блекнут ни в жару, ни в стужу.

Золотые колокольцы, ромашки — белые рубашки, косоногий горох перевалится через порог, подсолнечник в широкой, как решето, шляпе, мак-чистяк в красной панамке. Много их!

Явится всяк лесной и полевой житель — над всеми Проклыч хозяин и первый их любезный друг. Мотыльки со всей округи — его верные помощнички.

Эх, и кисть-самопись! Только дотронься до нее — явятся чудеса, разбегутся глаза.

Когда отдыхает Проклыч, стережет ту кисточку сторож — невеличка девушка-черноглазка. Скромница. Разговаривает только с одним Проклычем. Много у них секретов разных. Живет она в веселом теремке — расписные стены, белые мраморные ступени.

Вот, Коленька, тебя бы туда сводить, показать бы тебе ту кисточку. Ежели бы ты подружился с ней, тоже стал бы над цветами и птицами повелителем. Расти скорей да за дело берись смелей!

Страсть как захотелось сыну побывать в том чудесном углу у Проклыча. Отец все обещал да обещал, а тут вскоре, всему народу на беду, пришла война к каждому под окно.

Так и не потешил отец своего вихрастого. Уходил на войну — наказывал давнему фабричному приятелю Проклычу:

— Коль не свидимся больше, не оставь моего мальчонка! Больно он большой охотник до красок. Вырастет — не лишним будет на нашей фабрике…

А сыну говорил:

— Мать слушай, не балуй без меня. Подрастешь, подучишься — ступай к дяде Проклычу. Слушайся его, как отца родного. Сестренку не обижай — она поменьше тебя. А главное, береги кафтан снову, а честь смолоду: ни в большом, ни в малом не покриви душой. Живи так, чтобы добрые люди за твою работу похвалили тебя.

Улыбался отец, прощаючись с семьей, а вышел за порог — смахнул варежкой слезу…

Ушел отец и не вернулся.

Нету отца. Горько горевали дети о своем родителе. У того родимый пришел, к другому вернулся, а им ждать некого. Как не взгрустнуть! Папа-то заботливый был, хороший. Придет, бывало, с работы, приласкает обоих, на ноге Симу покачает. Коля как вспомнит — украдкой слезу утрет. А вспоминал часто.