Кероглу

У Махбуб-ханум была двоюродная сестра Ширин-ханум. Она ни в чем не уступала ей, была даже чуточку умнее и очень любила Махбуб-ханум. Видит Ширин-ханум; что слова ашуга показались девушкам подозрительными, они стали перешептываться, перемигиваться, и обернулась она скорей к ним:

— Вот, девушки, каким бывает настоящий ашуг! Как ловко угадал он имя сестры. И даже узнал, что она дочь румского паши.

Из слов Ширин-ханум смекнул Белли-Ахмед, что поступил опрометчиво. Взял он саз, прижал к груди и начал петь и играть все, что знал, что слышал от ашугов. Пока он играл и пел, наступила полночь. Наконец, Махбуб-ханум сказала:

— Ну, ашуг, хватит! Ты устал. Девушки, постелите ашугу, пусть он ложится. И сами идите спать.

Потом обернулась к Ширин-ханум:

— Пойдем, сестрица, спать!

Все встали и разошлись. Когда кругом все утихло, Махбуб-ханум осторожно приоткрыла дверь, вошла в комнату Белли-Ахмеда и сказала:

— Я знаю, откуда ты идешь. Только скажи, кто ты? Кероглу?

Белли-Ахмед рассмеялся и ответил:

— Что ты, ханум, что я перед Кероглу! Да я и ногтя его не стою. Меня зовут Белли-Ахмед. И я один из самых никчемных удальцов Кероглу.

Посмотрела Махбуб-ханум на Белли-Ахмеда, на весь его вид, на осанку, на могучие плечи и ручищи, и подумала: «Нет, он говорит неправду. Вовсе он не никчемный, а видно, один из самых славных удальцов Кероглу».

Повернулась она еще раз и окинула Белли-Ахмеда взглядом ценителя. Видит, хоть он с виду и неотесан, грубоват, но хорош собой и стоит тысячи юношей знатного рода, всех этих бекских и ханских сынков. Однако нарочно, чтобы подразнить его, сказала:

— Что плохого сделала я Кероглу, что он прислал за мной одного из самых никчемных удальцов? Неужто он не мог прислать кого-нибудь получше?

Белли-Ахмед ответил:

— Ханум, это кто в каком проводнике нуждается. За жалкими, несчастными, беспомощными Кероглу всегда едет сам или же посылает самых удалых своих игидов. Но ашуг Джунун так расписал, так расхвалил твой ум, твою красоту, что Кероглу решил, что такой девушке нужен только человек, который указал бы ей дорогу. В остальном можно на нее положиться.

Видит Махбуб-ханум, нет, Белли-Ахмед за словом в карман не полезет, находчив он и умен. Тут брови ее вдруг сдвинулись, но как сдвинулись? Клянусь аллахом, как будто две змеи подняли хвосты и улеглись над черными глазами. Белли-Ахмед чуть совсем не потерял голову.

Махбуб-ханум сказала:

— Ну, вставай, приготовь коня, поедем, ночь уже на исходе.

— Нет, ханум! — ответил Белли-Ахмед. — Играя нынче на сазе, я сломал гриф и отвезти его таким не могу. Ашуг Джунун изругает меня. Должен я утром разыскать мастера и починить саз. Бог даст, завтра ночью выедем.

Сколько ни уговаривала его Махбуб-ханум, Белли-Ахмед стоял на своем. Видит Махбуб-ханум, нет, упрямец этот не отступится от сказанного и, наконец, волей-неволей согласилась с ним и прошла в свою комнату.

А Белли-Ахмеда до того растомило от усталости, что только лег он в постель, заснул и смотрит уже утро! Он проворно поднялся, задал коню корм, напоил его, затем взял саз и пошел на базар. Долго он ходил, коротко ли, наконец, на самом краю базара нашел нужную ему мастерскую, где умельцы делали и чинили сазы. Поздоровавшись с мастером, протянул он ему саз:

— Уста, [107]прошу тебя, почини его поскорей, мне надо ехать.

Мастер даже не поднял головы, а только проронил:

— Сегодня у меня и без того много дела. Приходи завтра!

— Уста, — ответил Белли-Ахмед, — сказал ведь я тебе, что мне надо ехать. Как это, приходи завтра?!

— А мне что до того, что ты должен ехать? — ответил мастер.

— Ну и поздравляю, что едешь. Сказал, нет у меня сегодня времени — и все!

Белли-Ахмед ответил:

Уста сказал:

— Послушай, какой ты бестолковый. Сказал ведь я, что сегодня починить не могу.

Белли-Ахмед стал просить:

Мастер совсем обозлился:

— Ашуг, к чорту все твои стенания, к дьяволу твои вздохи! Если ты сетуешь, возьми да и удавись.

Тут вмешался подмастерье.

— Послушай, мастер, человек должен ехать. Возьми и исправь.

Мастер шлепнул его по губам и крикнул:

— Замолчи, подкидыш? При старших младшие молчат.

Белли-Ахмед ответил:

Мастер все отказывался и ругался. Видит Белли-Ахмед, что мастер не собирается чинить саз, но все-таки попросил еще раз:

— Что ты сказал, — воскликнул мастер. — Кероглу?! Сейчас же вон отсюда! Только этого не хватало, чтобы имя каждого проходимца, разбойника произносилось в моей мастерской. Говорю тебе убирайся вон. А то я сейчас же пойду к паше, скажу ему, и шкуру твою набьют соломой.

Кровь ударила в голову Белли-Ахмеду. Он схватил саз и что было силы хватил им мастера по голове, да так, что и саз разбился вдребезги, да и голове мастера изрядно досталось.

Мастер кое-как выбрался на улицу и завопил:

— Спасите, люди! Кероглу убивает меня!!!

В Руме ни одной души не осталось под кровлей. В одну минуту все от мала до велика высыпали на базарную площадь.

Белли-Ахмед тем временем выбрал в мастерской лучший саз и положил деньги на прилавок. Перекинул он саз через плечо и вышел. Видит, о аллах, да тут столпотворение! Площадь будто окружила живая человеческая стена. Однако никто не подходил близко. Все стояли и поглядывали издали. Весть обо всем дошла до румского паши. Призвал паша начальника своего войска и приказал:

— Сейчас же возьми побольше людей и оцепи площадь! Как хочешь, но схвати его и приведи ко мне. Если приведешь, отдам за тебя свою дочь Махбуб-ханум. Если же захватить его не сумеешь, прикажу отрубить тебе голову.

Смотрит Белли-Ахмед, войска оцепили площадь. Видит другого выхода нет. Снял он саз, отшвырнул в сторону, обнажил египетский меч и ринулся на воинов паши. До сумерек тянулся страшный бой. Белли-Ахмед, порубил столько воинов, что вся площадь была усеяна трупами, прямо некуда было ступить. Видят, нет… Так ничего не выйдет. А наступит ночь, он сбежит. Как быть? С западной стороны был старый колодец, притащили туда сучьев, хворосту и прикрыли отверстие колодца. А войска выстроили так, что Белли-Ахмеду остался один путь — к колодцу. Тому же все было невдомек. Откуда было знать бедняге? Рубя мечом то направо, то налево, то пробиваясь вперед, то назад, хотел он как-нибудь расчистить себе дорогу, выбраться, да вдруг грохнулся на дно колодца.