Героический эпос народов СССР. Том второй

Да сгниешь ты живьем, да сгоришь огнем,
Сам сожрешь ли себя — слезы не прольем,
Не устроим поминок, устроим той,
На твоем погребенье плясать пойдем!"

Вытер слезы, тяжко вздохнул,
Меч свой поднял, в ножны вложил,
Ханских ратников повернул
От Дербент-горы на Мушкил.
Гулаим с отрядом своим
Долго их по степи гнала —
По снегам голубым,
По тропам глухим…
Отступающих Гулаим
Голыми руками брала.
А когда исчезли из глаз
Низкорослые кони их,
Гулаим и Сарбиназ
Повернули спутниц своих
И помчались к Дербент-горе,
Где теперь тишина была,
Где в крови, на серебре, —
На широком снежном одре,
Мертвые лежали тела.
Гулаим велела найти
Раненых батыров-сестер,
Приказала разбить шатер
И в шатер их перенести.
Девушки сновали вокруг
Изнемогших своих подруг,
Словно ласточки над водой,
Развязав тугие ремни
Обагренных кровью кольчуг,
Нежно врачевали они
Раны тяжкие семерых
Дорогих подруг своих.

Трех погибших в этом бою
Под горой они погребли
Вдалеке от Миуели,
В чужом бесприютном краю.

Говорит Гулаим-батыр:

"Павшим — вечный покой и мир.
Славу их людская молва
Разнесет по стране родной.
На могилах этих весной
Разрастется плакун-трава.
Ох, и тяжко мне, горько мне!"

И еще такие слова
Произносит Гулаим:

"Из смертного плена не вырвать подруг,
В обители тлена ни встреч, ни разлук,
Ни гнева, ни скорби, ни света, ни тьмы…
О сестры, я плачу: редеет наш круг.

Земля холодна, тяжела и черна.
Да будет, подруги, вам пухом она.
В обители смерти рождается жизнь,
Печалью крепка и слезами сильна.

Редеет наш круг. Но за родину-мать
Не жалко и юную душу отдать.
По-прежнему сорок батыров со мной, —
И что нам, бессмертным, вражеская рать!

Тут склонились ниц
До земли
Сорок девушек-соколиц,
Сорок молний Миуели.
Говорит саркопский старик,
Бывший пленник Суртайши:

"Не горюй, Гулаим-батыр,
Мужества тоской не круши.
Обрати на меня свой лик,
Не гляди, что я стар и сир,
Я душой и телом не слаб.
Если нужен слуга и раб,
Дай мне знак, прикажи, пошли, —
Я пойду хоть на край земли!"

Говорит батыр Гулаим:

"Отправляйся к моим врагам
В окаянный город Мушкил.
Ты в оковах томился там,
Слезы лил, бедовал-тужил…
Много там саркопцев найдешь —
Обними их, поведай им,
Что вослед за собою ждешь
Избавительницу Гулаим.
Передай саркопцам: иду!
Не рукой беду разведу,
А копьем, стрелой и мечом
Расквитаюсь я с палачом!"

И ушел посланец в Мушкил…
В это время закат остыл,
И укрылись девы в шатры
У подножья Дербент-горы.

Вечер зажигает звезду,
Землю прикрывает щитом…
А о том, что было потом,
Завтра я рассказ поведу.

Вечер зажигает звезду,
Время заглушает беду…

Говорит кобызу певец:

"Пой, кобыз громовитый мой,
О страданьях земли родной,
Пой, кормилец верных сердец!

Я с тобой — средь мертвых живой,
Без тебя — средь живых мертвец".

Лад найду,
Певучую речь
О былых делах поведу…
По степям седым,
По тропам глухим,
Где по снегу, а где по льду,
Вспять уходит от жарких сеч
Дикая орда Суртайши.

Редкая борода Суртайши
Затряслась от гнева, когда
Возвратились в город Мушкил
Всадники без коней,
Пращники без пращей,
Меченосцы без мечей,
Лучники без луков и стрел,
Соколы без крыл,
Силачи без сил.
Суртайши рассвирепел,
Всех схватил, кто остался цел.
Всех схватил, посадил на цепь.
Никого не пускает в степь.

А саркопцев-пленников хан
Загоняет в загон, как скот,
Не дает воды ни глотка,
Не дает еды ни куска,
Злобствует, как дикий кабан,
Рвет и мечет,
В застенках жжет,
Бьет-калечит
Свой же народ:
Обезумев, берет в войска
Стариков и малых детей:
От коня высоких статей
До цыпленка — хватает все.
И в народе говор идет:

"Родовое добро — отдай!
Золото-серебро — отдай!
И седло и узду — отдай!
И котел и сковороду — отдай!
Головной платок — отдай!
Из косы шнурок — отдай!
Рваный прадедовский чекмень,
Сыромятный гнилой ремень,
Сломанное колесо,
И халат и малахай, —
Все! Все! Все! Все!
Все постылому отдай,
Ничего не утаи!

А, будь прокляты дни твои,
Хан-палач, тиран-истукан!
Иль пшеница тебе не впрок,
Что воруешь у нас бурьян?
Иль парча
Тяготит плеча,
Что неспряденной шерсти клок
Вырываешь из рук у нас?

Горе жить под ханом таким,
Под лихим шайтаном таким:

Кто бы нас от гибели спас?

Если б у ворот городских
Стали воины Гулаим,
С ними бой затевать — не нам,
В них из луков стрелять — не нам,
Копья в них метать — не нам!
Нам сказать бы им как друзьям:
"Смерть разбойнику Суртайше!"
Ну-ка силы соединим.
День пришел посчитаться с ним!"

День пришел, когда Гулаим
Вкруг мушкильских каменных стен
Шумный свой раскинула стан.
Как солому, девы-стрелки
Сыплют стрелы на Мушкил.
Стены высоки,
Враг незрим.
Тих Мушкил.

Девушка-батыр Гулаим
К самой крепости подошла,
Над челом
Подняла шелом,
Приложила ухо к стене
И услышала в тишине
Голос матери — вопль и стон,
Голос матери — плач и крик.

Он в сыром зиндане возник
И до слуха Гулаим
Сонным ветром был донесен.

К ледяным камням крепостным
Гулаим прильнула в слезах,
Захлебнулась в потоке слез…

Подбежал к ней Арыслан,
Подхватил —
И на руках
В белоснежный шатер отнес,
Обратился к милой своей
Со словами таких речей:

"Рыданья рвущиеся сдержи в груди!
Не смерть-губительница — жизнь впереди!
Воспрянь, бестрепетная, и свой народ,
В плену измучившийся, освободи!

Врага зазнавшегося мечом карай,
А слез невыплаканных — не выдавай!
Всей силой мстительности воспомяни
Пустыню страждущую — родимый край!"

И от этих слов — другим
Гулаим показался мир,
Будто прежние цвета
Возвратил ему Арыслан.
И припомнила Гулаим
С детства милые ей места —
Заросли в горах, —
Ширь лесных полян,
И Саркоп, и юрты отца,
И прекрасный Миуели,
И степной простор без конца,
С небом слившийся вдали…
Молнии меча из глаз,
Гулаим отдает приказ: