Александра Баркова - Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы

Другой мотив, связанный с оленем, – связь между мирами. В этом олень синонимичен волку, однако, как ни странно, считается менее благим.

Повсюду, от европейских сказок до индийской поэмы «Рамаяна», златорогий олень – отрицательный персонаж, заманивающий героя в беду по воле злобных сил. Сравнив это с греческим мифом о царе Сароне, который, помчавшись за оленем, рухнул со скалы (и дал имя Сароническому заливу у Пелопоннеса), мы легко поймем: источник такого негативного отношения к оленю – реальная охотничья практика, когда человек, увлеченный преследованием, погибал.

Лабаз с рогами на охлупне. Архангельская губерния. Архив Г. Халлстрёма. Научная библиотека Университета Умео (Швеция).

Отрицательное отношение к оленю проявляется и в южнославянских представлениях о том, что это ездовое животное сверхъестественных персонажей – девушек-вил и самодив; лесные демоницы могут пасти оленей как свой скот.

Вероятно, у славян существовал миф о двух небесных оленихах (отголосок этого мифа остался в народных названиях Большой и Малой Медведицы – Лось и Лосенок), матери и дочери, в котором олениха-мать приводит олененка людям на заклание. В греческом варианте этот миф связан с богиней Артемидой: она требует в жертву царевну Ифигению и, когда жрец уже готов убить девушку, заменяет ее ланью. История о такой паре олених известна и на Русском Севере, и у болгар, и в некоторых других славянских областях. На украинских писанках встречаются изображения двух небесных оленей – возможно, это тот же самый миф. Находим мы его и в народной русской вышивке.

Бронзовая бляшка с изображением божества и двух человеколосей. Пермский звериный стиль, VIII–X вв. Из коллекции Чердынского краеведческого музея. © Чердынский краеведческий музей им. А. С. Пушкина.

Образ двух небесных олених (лосих) распространен и за пределами индоевропейской культуры. На пермских бляшках мы видим изображение жреца (шамана?), сопровождаемого двумя лосихами (или женщинами с человеческими и лосиными головами одновременно). Поскольку славяне находились в тесном контакте с финно-угорскими племенами, а представление о небесных лосихах у нас зафиксировано, то, возможно, миф о небесном браке шамана с лосихами существовал и у славян.

Коза и козел – это воплощение плодородия. Особой разницы в символике самца и самки нет, если закрыть глаза на «козла» как на ругательство (из-за его исключительно сильного и отвратительного запаха; например, в сказе Бажова наиболее сильное оскорбление – «душной козел»). «Где коза ходит – там жито родит», «Где коза рогом – там жито стогом» – пелось в святочном обряде «вождения козы», причем в этом ритуальном действе коза условно умирала и воскресала, символизируя обновление природы.

Реальные коза или козел – оберег от нечистой силы: их любит домовой (и не станет вредить лошадям), их боится ведьма (и не сможет отобрать у коров молоко). В овечьем стаде держали козу, чтобы оградить скот от колдовства и похищений. Несмотря на внешнее сходство козла с чертом, именно козлятина считалась средством изгнания бесов.

Головной убор замужних женщин – рогатая кичка – напрямую связан с образом козы. Кичку новобрачная надевала на свадьбу (и затем носила по праздникам до конца детородного периода); если же происходило венчание (оно не было обязательным в деревнях вплоть до XIX века!), то поверх кички невеста повязывала платок, а выходя из церкви, снимала его. Множество свадебных ритуалов направлены на то, чтобы уберечь новобрачных от сглаза, и невеста в кичке – это максимальное воплощение символики козы: и как силы плодородия, и как оберега от зловредного колдовства.

Рогатая кичка. Солнцев Ф. Г. Одежды Русского государства. 1842 г.

Мифологический антипод козла – заяц . Он тоже связан с темой мужской эротики, но при этом является символом крайне негативным. Заяц, перебежавший дорогу, – для русского человека не было приметы хуже! Пушкин в «Евгении Онегине» писал, что Татьяна ждала несчастья, если «быстрый заяц меж полей перебегал дорогу ей»; в судьбе самого поэта заяц сыграл историческую роль, дважды перебежав ему дорогу в тот день, когда ссыльный поэт вознамерился тайно покинуть Михайловское и приехать в Петербург (где оказался бы участником восстания декабристов). Этому зайцу в 2000 году даже поставили памятник – за то, что своим предупреждением спас Пушкина.

Красноглазый косой заяц – воплощение черта. Заяц, забежавший в деревню, – предвестие пожара. Символическая связь зайца с огнем была настолько сильна, что об огоньках, мерцающих на углях, говорили: «зайка по жару бегает».

Согласно поверьям, черт может обернуться в трехногого зайца, а ведьмы могут иметь заячьи хвосты. Негативное отношение к зайцу было настолько велико, что заячье мясо или совсем запрещали есть, или убирали из рациона беременных (иначе ребенок родится с «заячьей», то есть раздвоенной, губой) и тех, кто страдал бессонницей (потому что заяц якобы спит с открытыми глазами).

Заяц как мужской эротический символ фигурирует в многочисленных непристойных байках (одну из них рассказывает герой фильма Эйзенштейна «Александр Невский», текст взят из сборника «Русских заветных сказок» А. Н. Афанасьева). Застывшие потеки теста на хлебе называли «зайчиком», и их фаллическая символика очевидна. В хороводных и свадебных песнях, а также в гаданиях «зайка» – это жених. Неудивительно, что заячья кровь или жир считались средством от бесплодия. Вспомним и загадку о земле и снеге: «Заюшка, беленький, полежи на мне; хоть тебе трудно, да мне хорошо».

Если заяц – жених, то невеста – ласка (или горностайка, куница, иногда белка). Такой она предстает в свадебном фольклоре, в эротических байках (где бегает по спящим мужу и жене), в названии женских половых органов. В толковании снов любое из этих животных предвещало связь с женщиной, особенно кокеткой.

Однако символизм ласки значительно шире. Ласка (заяц, кошка) – это зверь, близкий к кладам, она может указать на подземное сокровище, если ее попросить. С лаской связан и сказочный мотив женского рукоделия: она «шьет» лапками на снегу стежку следов, и в сказке это превращается в создание серебряной пряжи (снега).

Наконец, ласка может быть зооморфной ипостасью домового. Считается, что в ней заключена душа хозяйки дома. У каждой коровы есть ласка-покровительница той же масти, что и корова. И убийство ласки непременно должно повлечь за собой смерть коровы. Впрочем, как и домовой, ласка бывает не только благодетельной, но и вредоносной: если домовой способен по ночам загонять коней так, что наутро они будут в пене, то ласка по ночам порой отгрызает женщинам волосы, а мужчинам – усы.