Павел Агеев - Пеладжиос и Эвелина. Поэма в Прозе

Время обвивает миги
Душами наполняя чаши
И вновь слышатся крики
Глупых и отважных.

Но её судьбу связывало
С иными событиями
Там где воля замкнутого разума
Разорванные бусинки рассыпала.

В далёком городе Аргосе
Правит царь Акризий,
С задравшим носом
Его полёт был низким.

Ему хочется большего
И быть выше звёзд,
Жаждет достичь невозможного,
В объятиях небесных нот.

Он обратился к оракулу
Дабы узнать будущее.
Можно ли исправить каракули
Написанием судьбы грядущей.

Тот пал в обрядный транс
Опустошая бешенный взгляд.
Незримая бижутерия оборвалась
И бусинками просыпался град.

Предсказатель был напуган
И сказал такую весть:
– Убит ты будишь внуком
И это будет выплеснутая месть.

Царь, заранее локти кусая,
Тут же приказал страже
Свою единственную дочь Данаю
Запереть в высокой башне.

Он не хотел её крови,
А чтоб смерть она ждала
И с приходом голода
Взаперти чтоб умерла.

Дверь прочно замуровали,
Чтоб не заходили люди.
И чтоб надежду оправдало
Её непорочное целомудрие.

Спотыкаясь, бежали минуты,
И шагали недели.
Встречавшее всех утро
Закатом укладывало в постели.

Ранее любимая дочь,
Теперь обречённая смертью,
Смотрит в далёкую ночь
И плачет в ладони ветру.

Дева лишь тем была сильна,
Что молитву шептала,
Как вдруг оборванная тишина
Обликом из пустоты восстала.

Ночь полностью бессонна
И молниеносный разрыв небес
Игривым раскатом грома
Явил в башню Зевса.

Мощнейшей силой
Бог молнии укрощал
И в облике седого мужчины
Перед девой он предстал.

Одарил он Данаю
Высочайшими комплементами,
Шёпот из небесного края
Обёрнут закатной лентой.

– Ты, земная смертная,
И тобой я восхищён.
Все закатные ленты
Тебя жаждут коснуться лучом.

Я юркостью молний
Раскрашу тучи бледные
Чтоб лик твой в них запомнили
Тысячью легендами.

Ты нежна и строптива
Мне перед тобой не устоять,
В тебя вдохну я силу
Готова ли ты меня принять?

В движениях он застыл.
Пронзающие блики его глаз
Выражают огненный пыл.
И пламя ласкает экстаз

Невозможно остановиться,
Перед сексуальной пучиной
Пропорциональные мышцы
Грациозно выражают мужчину.

Очаровав мышечной сталью
И романтичной душой,
Дева перед ним предстала
Абсолютно нагой.

Эротичным скольжением
Пеплос явью озарил мираж.
Воскликнуло восхищение,
Дугой омывая пляж.

Словно над водопадом,
Под освещением луны,
Радуга цветёт садом
И лишь ему цветочки видны.

Страсть окутала близостью
Бога и само совершенство,
Даная лишилась невинности
Вкусив плод блаженства.

Сладко-манящее мгновение
Растянулось на часы
Семя блаженным проникновением
Оставлено в виде грозы.

Тучи расправили кудри,
Чистой гладью небес.
Даная лишилась целомудрия
И возрадовался Зевс.

Так же, как и проник
Громовержец в башню,
Явив из ниоткуда лик
И исчез он так же…

Пришедшая в себя Даная,
Поняв, что произошло,
Наготу скромностью прикрывая,
Восхищалась она душой.

А бдительная стража
Всё доложила царю:
– Заточённая дочь ваша,
Поклоняется некому злу.

Да и сам Акризий
Через приличное расстояние
Незримую даль приблизил
В ночи загадочным сиянием.

Высочайшая башня
С единым окошком
Становилась всё слаще
За гранью решётки.

Манящем ароматом ванили
Стены неволю питают,
Жизнь расправила крылья
И бабочкой порхает.

Не на шутку испуганный царь,
Прервав свой сон,
Не отдаляясь от дворца
В страхе за свой трон

Мчится со стражей
Не видя мрачную ночь,
К той самой башне,
Где заточена его дочь.

Отварив тяжёлые засовы
И семь огромных замков
Ожидаемое сладкое горе
Навязало тугих узлов.

До смерти корыстный царь
Вложил всю отцовскую мощь.
За дверью он мечтал
Узреть омертвленную дочь.

Но к сильнейшему удивлению
Его ждало разочарование
Он увидел умиление
В освещённом очертании.

Двух недельный голод
И отсутствие воды
Мрак и жуткий холод
Не оставили Аида следы.

Царь, сдерживая слово,
Что дал самому себе,
Умертвить без крови,
Дочь, заточённую во тьме.

Едва ветра вдохнули
Аромат полевой ромашки,
Как вновь Данаю замкнули
В каменной башне.

Грозно прозвучал приказ
Властного царя Акризия
Спрятать её от глаз
Какой либо жизни.

Время незаметно пролетало,
Исчезая за высью
А царя грызть не переставала
Пророчество единой мыслию.

Быстро бежали недели
Спотыкаясь о дни
И что-то неведанное
Зажигали в башне огни.

Люди прокляли Данаю
Мол, злом она объята.
Ночами муками возгорает,
А днём воплощается обратно.

Но и иные мнения
У людей рождаются.
Свет – это умиление,
Когда Зевс к ней является.

Окрылённые месяца
Затмевали время мигами,
А освещённые чудеса
Мучили царя интригами.

Оборвалась нить терпения
И вновь пошёл он в башню,
А за закрытой дверью
Смерть отступила дважды.

Жизнь ослепляет мрак
И бьются два сердца.
Даная держит на руках
Маленького младенца.

Её лицо румяна
Она дитя питает грудью,
Голод дарует пищевую нирвану,
А жажда влажностью целует.

Царь попятился назад,
Схватившись за сердце.
Нет, не злом она объята,
А возлюблена Зевсом.

Душа потрёпанна львицей,
Будто когти об неё точит.
Акризий страшится,
Что исполнится пророчество.

Дочь, которую должен любить,
Царь намерен презирать.
И он решает погубить
Мать, кормящую дитя.

Но он страшится мести
Бога громовержца
Кара великого Зевса
Сжимает напуганное сердце.

Чтоб не быть проклятым,
Пусть убьёт их природа.
Оглушив истеричным хохотом
Пусть поглотят их воды.

Гнев безумного деда
К грудному внуку
Планирует победу
На зловещем досуге.

Когда дремало солнышко,
Под ночным покровом,
Царь в утлой судёнышке
Отправил несчастных в море.