Гомер - Одиссея. Перевод А.А. Сальникова

Зевс, яркой молнией он вмиг он умертвил Ясиона.

Нынче, о, боги, и мне невозможно остаться со смертным!?

[130] В море его я спасла! Был он на перевёрнутом киле

От корабля, а корабль его быстрый разбил как скорлупку

Молнией Зевс пополам посреди винно-тёмного моря.

Спутников всех растеряв в бурном море, он сам напоследок,

Бурей подхваченный, здесь был у острова волнами брошен.

[135] Кров я дала и еду, и любовь ему! Также хотела

Дать и бессмертье, чтоб он жил здесь старости дряхлой не зная.

Волю же Зевса никто, щитодержца, нарушить не смеет,

Даже и между богов, не исполнить её невозможно.

Раз он так хочет, – пусть вновь тот плывёт по неверному морю,

[140] По беспокойной воде. Но помочь в этом я уж в силах:

Нет у меня кораблей, нет людей мореходных, способных

С ним безопасно пройти по хребту многоводного моря.

Дать я могу лишь совет, как ему беспрепятственно можно

И невредимым назад в землю предков своих возвратиться».

[145] Ей отвечая, сказал благовестник, бог Аргоубийца:

«Тотчас его от себя отошли! Бойся Зевсова гнева!

Тяжко придётся тебе, если гнев на себя навлечёшь ты».

Так повелев, улетел прочь могучий бог Аргоубийца.

Светлая нимфа, приняв волю Зевса от вестника, тут же

[150] Лёгкий направила шаг к Одиссею, отважному духом.

Тот над обрывом сидел, на утёсе, над морем, и плакал,

Слёз не жалея. И жизнь, словно слёзы, за каплею капля,

Прочь утекала в тоске по далёкой и милой отчизне.

К нимфе уж он охладел, но неволей делил с нею ложе

[155] В гроте глубоком ночном; без желанья – с желающей страстно.

Днём же опять уходил на утёс к морю, чтобы поплакать.

Там он все дни проводил, горем душу питая и плачем;

Взгляд, помутневший от слёз, не сводил он с пустынного моря.

Близко к нему подойдя, так сказала прекрасная нимфа:

[160] «О, злополучный, утри свои слёзы! И жизнь горьким плачем

Не сокращай! Я тебя отпустить благосклонно готова.

Вот что: в лесу наруби острой медью деревьев для брёвен;

Брёвна сбей в плот; по краям сбей борта попрочней и повыше,

Чтоб безопасно тебя плот нёс в море капризном и зыбком.

[165] Щедро тебе я вина на дорогу пурпурного выдам,

Щедро дам хлеба, воды, чтобы голод и жажду не знал ты.

Дам я одежды тебе и пошлю тебе ветер попутный,

Чтоб поскорей ты достиг своей милой далёкой отчизны…

Если того так хотят беспредельного неба владыки.

[170] С ними ни разумом мне невозможно тягаться, ни властью».

Так говорила. И страх ощутил Одиссей многостойкий.

Голос возвысив, послал он богине крылатое слово:

«В мыслях, богиня, твоих не отъезд мой, а что-то другое.

Как же могу переплыть на плоту я широкую бездну

[175] Бурного моря, когда нелегко и корабль быстроходный

Может его пробежать, даже с ветром попутным от Зевса?

Нет, против воли твоей не вступлю я на плот ненадежный!

Прежде ты дай мне сама, о, богиня, великою клятву,

Что никакого вреда для меня не замыслила нынче».

[180] Так он сказал. И в ответ улыбнулась богиня Калипсо;

Кудри его потрепав, так сказала, назвав его имя:

«Да, ты, и вправду, хитрец! И твой ум осторожен и тонок,

Если ты с речью такой ухитрился ко мне обратиться!

Что же, клянусь я землей плодоносной и небом широким,

[185] Стикса подземной водой! Эта клятва вовек нерушима.

Страшная клятва, её даже боги нарушить боятся.

Ею клянусь, что тебе никакого вреда не замыслю.

Даже напротив, сама о тебе я заботиться буду,

Как о себе, словно я, как и ты, в положенье таком же.

[190] Я справедлива в душе, и достоинства разум мой полон,

Сердце в груди у меня не железное, знает и жалость».

Кончив, поспешно пошла впереди вида дивного нимфа.

Следом пошёл Одиссей за богиней, едва поспевая,

Смертный с бессмертной; они оба вскоре вернулись в пещеру.

[195] В кресло он сел, где Гермес до него отдыхал, бог-посланник.

Нимфа еды и питья перед ним на столе разложила,

Всё предлагала ему, чем питаются смертные люди.

Села напротив сама перед равным богам Одиссеем.

Дали амброзии ей тут рабыни со сладким нектаром.

[200] Жадные руки они к пище сытной скорей потянули.

После того как едой и питьём голод свой утолили,

Нимфа Калипсо, краса средь богинь, Одиссею сказала:

«Зевсом рождённый герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!

В милую землю отцов, в дом родной свой отправиться хочешь

[205] Ты поскорее! Ну, что ж… Пусть настигнет тебя эта радость!

Но, если б чувствовал ты своим сердцем, какие невзгоды

Роком тебе суждено испытать до того, как вернёшься

В дом свой, – остался б тогда здесь, со мной, в безмятежном жилище.

Стал бы бессмертным! Но ты жаждешь встречи с любимой супругой,

[210] Днями тоскуешь о ней, и мечтаешь вернуться в отчизну.

Я красотою лица или стройностью стана нисколько

Не уступлю ей! Скажи, разве может равняться с богиней

Смертная по красоте: с неземной красотою – земная?»

Нимфе Калипсо в ответ так сказал Одиссей многоумный:

[215] «Ты не сердись на меня, о богиня могучая! Сам я

Знаю, что рядом с тобой Пенелопа разумная меркнет:

Перед лица красотой твоего, перед стройностью стана.

Старость и смерть – для неё; ты ж ни той, ни другой не подвластна!

Всё же при том я хочу, – и всечасно мечтаю об этом, –

[220] В дом свой вернуться родной, сладкий день возвращения встретить!

Если ж мой плот разобьёт бог какой в винно-тёмной пучине, –

Выдержу я ту напасть закалённою в бедствиях грудью!

Много уж встретил я бед, и немало трудов перенёс я

В битвах с волной и с врагом. Ну так что же? Пусть будет, что будет!»

[225] Так он сказал. Между тем солнце село, и ночь наступила.

В тёмной пещере они удалились в укромное ложе,

И провели там всю ночь, насладясь обоюдно любовью.

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

В лёгкий хитон свой и плащ, рано встав, Одиссей облачился.

[230] Нимфа же, встав, облеклась в серебристое длинное платье,

Тонкой работы, почти невесомое. Поясом дивным

Стан обвила золотым. Кудри скрыла под лёгкой накидкой.

После она начала собирать Одиссея в дорогу.

Выбрала медный топор по руке ему, тот, что побольше,

[235] Острый с обеих сторон, и искусный, насаженный плотно

На топорище своё расписное из твердой оливы.

Острую скобель дала для обтёски. Потом Одиссея

К месту тому отвела, где стояли большие деревья.

Много там ольх, тополей чёрных было да сосен до неба;

[240] Всё сухостой, что давно иссушился, для плаванья легкий.

Место ему указав, где стояли большие деревья,

Снова краса средь богинь возвратилась Калипсо в пещеру.

Стал он деревья рубить. Дело спорилось, быстро свершилось.

Двадцать стволов он свалил и очистил их острою медью,

[245] Выскоблил гладко, затем уровнял по шнуру, обтесал их.