Иван Ельчанинов - Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Арлстау поддержал мужскую солидарность, любовался мечом вместе с Данучи и был не меньше восхищён, но меньше очарован. В мече и правда что-то есть, но, что именно – неизвестно. Арлстау, как и Данучи, не видел его души, но чувствовал её присутствие повсюду. У него то и вовсе меч за спиной, но не вечно быть ему в ножнах…

Утром Данучи не вернулся в кровать, чтобы замести следы отсутствия. На следы стало безразлично где-то в четыре утра. Для Арлстау это время пронеслось за миг, для Данучи тянулось, подобно ожиданию.

Жена застала его наедине с мечом и вздрогнула, уронила на пол стакан, и тот вдребезги.

–Почему ты с ним? – спросила она сразу же, не скрывая тревог и сожалений.

«Зачем я ему показала?! Зачем?!», – в мыслях кричала на себя, но не знала, как до него донести этот крик.

Меч начал войну – так она всегда считала, так считал её отец. Он воевал всего лишь год и вернулся. Не был сражён в горящем бою, а умер от болезни, в холодной постели.

–Я не могу понять его… – начал он, но не закончил.

–Что ты не можешь понять?

–Тайны твоего меча.

–Её не нужно понимать, – твёрдо заявила она, испугавшись сильнее. – Позволь, мне убрать его, чтоб ты не думал о тайнах?

–Нет, – сухо ответил он, и рука потянулась к мечу.

Их диалог не был бы закончен, но его прервал шум со двора и крики местной молодёжи. И силуэт, и его жена спешно обулись и выбежали на улицу посмотреть, что же там происходит. Любопытство…

Десяток всадников терроризировали местных жителей, им явно что-то было нужно, и уходить без этого они не собирались. Первая мысль Данучи была о том, что ищут они меч, но сослал эту мысль в царство паранойи и направился в их сторону с мечом, хоть он и пребывал в красивых ножнах.

На объятия смерти эти щуплые всадники похожи не были, чего бояться ему их?!

–Что вам нужно? – спросил он почти пренебрежительно. – На войну идут по своей воли. В нашем городе никто не желает воевать, никто не жаждет помогать войне…

–Однако, ты вышел с мечом, – ответил ему, видимо, старший из всадников, хоть и выглядели они все одинаково.

Лишь сейчас силуэт заметил, что в сорока метрах от них на чёрном коне восседал мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, с седыми волосами, с неприятными, земноводными чертами лица. Взгляд его острый, обжигающий, был полон ненависти к художнику, а Данучи не понимал, за что и как долго…

Это был полководец, он предводитель войны, жрец насилия. Раз он здесь, глупостей лучше не совершать, но в Данучи проснулась небывалая уверенность в себе, и она намекала на грубости.

–Вы пришли за мной? – допустил он нелепую мысль.

Солдаты от души смеялись над его наивностью, от души старались не остановить свой смех. По крайней мере, именно так всё показалось со стороны.

–Ты один, а нас одиннадцать!

Всадник спрыгнул с коня и начал медленно подходить к силуэту. Остальные последовали примеру, короткими, безмолвными шагами окружая безрассудного смельчака.

–Это ваша война, а не наша! – воскликнул с уважением Данучи, считая, что это он их окружил, а не они. – Это вы богатеете с ней, а не мы! Если вам нужны припасы, мы можем предоставить их, но заплатите за них!

–Нет, – жестоко ответил всадник. – Моё предложение намного красочней. Я убью тебя и сожгу твой дом, и заберу все припасы, и отниму всё, что найду в твоём доме.

Дерзко. Такими словами бросаются, когда абсолютно уверены в победе. Если же нет, то чаще всего ждёт сокрушительное поражение, приземляющее, ставящее тебя на место. Из-за таких поражений в будущем следят за каждым словом. Но Данучи ещё сохранял хладнокровие.

–Вы считаете, – засмеялся он, – что мы не дадим вам боя?

Местные жители не были довольны, что он говорит и решает за них – тем более, речь шла о их жизни. Люди попятились, а, значит, сдались, и никто ему не поможет. Мирная жизнь затупляет смелость. Данучи понял их жест и извлёк свой, непобедимый меч, подняв его над головой.

–Нет, остановись! – заревела жена и выбежала из толпы, теряя слёзы, встав между всадниками и мужем.

Силуэт замер и каждой эмоцией просил её уйти.

Всадник взглянул на неё, затем на Данучи, а потом негромко произнёс:

–Она станет моей добычей, когда ты умрёшь! Она будет моим развлечением…

Эти слова оказались последней каплей для силуэта. Он оттолкнул жену так, что она не устояла на ногах и упала на ладони.

Закрыл глаза и за секунду стал с мечом единым целым. Он бросился не на обидчика, а на остальных, непричастных к его буйству.

Полководец с интересом наблюдал за начавшейся схваткой, зная, что в любом случае не вмешается, что бы в ней не произошло. Ему не было всё равно, ему нужен результат.

Арлстау был впечатлён этим зрелищем.

Данучи кружился в своём жестоком танце. То взлетал, то приземлялся, рубил руки, выматывал ноги, и, что вокруг него с людьми творится его не волновало.

Чей-то меч скользнул по щеке, и в черноте силуэта появилась алая кровь. Он не придал этому значения и продолжил свой не последний бой…

Все пали, кроме старшего, а силуэт, даже не устал. Устоял против всех. «Интересно, каким было его выражение лица в этот момент?», – но Арлстау по-прежнему видел лишь тень.

Минута, и битвы уже нет. Три капли крови на лице, а остальные на одежде, что тоже сокрыта тенью. На нём рубашка – явно, не доспехи.

Огляделся – шок на лицах местных, рыдающая жена и светящийся счастьем полководец, приготовивший ладони для рукоплескания.

Все воины лежали на земле, все воины изящностью убиты – полководец от души аплодировал, остальной люд побоялся ему уподобиться. Полководец смотрел в него так, словно видел не впервые, будто знает его, но Данучи не припоминал таких знакомых, хотя во взгляде ясно видел цель. Цели людей – это то, что в первую очередь бросается в глаза в их душах.

Старший всадник, обидчик силуэта, получил лёгкое ранение в плечо, но пятился от Данучи, лёжа на спине, словно ранен был в ногу. «Прости! Прости! Прости меня!», – кричал он растерянно на весь город, и каждый здесь думал, что простит, даже полководец допускал эту мысль, но Данучи подбросил меч высоко в воздух, и тот упал остриём вниз, пронзив гнилое сердце.

Лицо жены и так было бледным от ужаса, а последний ход её любимого муж придал лицу большей белизны, ей хотелось от него бежать. Что-то ей нужно было ему сказать, в чём-то обязательно признаться, но полководец, которого воодушевил его последний ход, её опередил:

–Вижу, война для тебя это искусство. Позволь, поговорить с тобой, великий воин, – начал он, как слуга, а не король.

Данучи спрятал в ножнах меч и отошёл с полководцем в сторону, чтобы жена не слышала их разговора. Он знал, что ему предложат, но ещё не был готов согласиться. У самого было много вопросов и лишних для дорог подозрений. Чтобы идти, нужно быть заполненным, но лёгким…