Иван Ельчанинов - Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Не долго сомневался, оставить ли дому его же собственную душу, и из битвы сомнений победителем вышел дом. «Как он без неё?!», – сказал себе художник и оставил её на чердаке, поставив на пустой подоконник.

На счёт души Леро художник не сомневался, что ей не стоит разделять с ним дорогу, но, однако, он оставил её на своей не застеленной кровати, хоть и понимал, что ей там тоже не место.

Не знал, вернётся ли, но сейчас это было не важно – это будет важным при возвращении, если оно, конечно же, настанет. Сейчас лишь важен его уход и то, как он уйдёт и куда. Красивым уход не бывает – грустно, как ни крути.

Столько мест желал посетить, все их души срисовать для мира, а, может, и для себя. «Покажу себя миру безжалостному. Быть может, кто-то в нём не только оценит мастерство, но и поймёт его, кто-то и поддержит в его начинаниях, кто-то спасёт, кто-то погубит."…

Снова вспомнил Леро, и душа заметалась – то к ней, то ко всему миру. «Она ушла!», – рычала одна сторона, «Она вернётся!», – отвечала другая. Кому из них верить, если в обеих есть он?!

–Да и что он способен ей дать, если она вернётся?!

–Ничего.

Дар взял верх над неокрепшими чувствами. Чтобы окрепнуть, им нужно время, а у них с Леро его не было. Скажете, что его выбор жесток? Не спешите с выводами, скоро в его голову придёт такое, на что никто из нас не способен, и выбор его, действительно, пропитается жестокостью…

«Интересно, как выглядит душа ни живого и ни мёртвого? Как выглядит душа, к примеру, памяти? Это ведь не дом, не луна и не человек.». Начал представлять её, и она представилась спиралью, с обеих сторон которой присутствует конец. «Если силуэт это художник, то способен он на многое, раз на войну собрался без меча. Значит, он не просто рисует, а воплощает свои души в жизнь…».

Сейчас, как никогда, художнику нужна была поддержка. Поддержка это то, чего всегда не хватает, сколько бы её на тебя не осыпалось. Арлстау вспомнил всех людей, что считал близкими и позвонил, кому смог, спросил: как дела, поговорил о жизни. Всем сообщил, что отправляется в путешествие, но, что бы он не сказал им, они всё равно будут переживать. Переживания близких людей имеют колоссальную связь с судьбой человека, о котором переживают, но, к великому сожалению, ничего хорошего они принести не способны. А жаль. Как бы не учил он их не переживать за него, это было бесполезно, потому что переживания – неотъемлемая часть человечности.

Набрал номер деда, и тот, как обычно, начал уговаривать его заехать к нему в гости. Арлстау чувствовал себя уязвлённым в такие моменты, жалость смешивалась со стыдом и пропадало желание доживать до старости. В старости не слабеют лишь нюх и чутьё, и дед понимал внука, почему тот не едет.

Когда позвонил маме, она задала те же самые вопросы, что и задавала в его прошлый звонок – то, что самое важное для неё, чтоб отложить свои беспокойства на время. Он любил её, но ему всегда было сложно говорить ей это слово. Сыну сложно говорить о чувствах так, как это умеет дочь.

Мама в словах не нуждалась, сама знала, как любит её сын. На этот раз, он сказал ей слово «Люблю», но не признался в том, что собирается в путешествие.

–Почему?

–Кое-что застряло в голове и просится наружу!

Душа памяти не вылетала из головы до порога дома. Он уже собрался и вышел, и решился идти, но застыл на пороге. На плечах баул – в бауле два полотна, документы и всё содержимое сейфа.

Ни тучки на небе, и солнце цветёт – всё идеально для дороги. «И небо видит наши строки; и солнце слышит наши мысли; и вовсе мы не одиноки – просто, одни взлетаем выше…», – думал он, так и не прогнав из головы душу памяти.

«У дорог нет памяти!», – воскликнул он про себя, и голос в голове звучал, довольно, резко, а мысли стали разум похищать! В дороге мало, что запоминается и случается, все события приходят, когда ноги перестают идти, и тогда нужно быть во истину осторожным.

«Возвращаться – плохая примета!», – сказал он сам себе и сам себе ответил, – «Какое мне дело до приметы, если могу нарисовать её сам?».

Колебания были недолгими, и он решился на недодуманную, крайнюю меру. Зашёл в дом и приготовил всё для создания очередного шедевра.

Хотел встать на колени, но передумал – «Перед такими душами не стоит ползать на коленях.».

Подвинул ближе кресло и упал в него.

–Что будет рисовать, что даже нарушил свои же правила творения?

–Душу памяти, конечно же! Не смогла она покинуть его мысли.

«В ней столько всего хранится, и, как хорошо, что воспоминания приходят в нужные моменты, но, даже их, порою, лучше исключить!».

Сначала нашёл фотографию семьи и подарил её нагрудному карману куртки – пожелал, чтобы лишь это фото осталось неизменным!

Упал в кресло и задумался обо всём, что собирается сделать в будущем! «Стоит ли это того, что совершу сейчас?!» – спросил он себя, а у ответа две стороны. Ответ, как монета…

Дольше подготавливался, сидя в кресле, а сияющую спираль рисовал несколько секунд, несмотря на то, что она хранитель всего.

Возможно, для кого-то душа памяти выглядит иначе, как и душа художника для всех представится по-разному, но для него память это, всего лишь, спираль, что светится не, как живые души. В ней, скорее, свет был ни живым, ни мёртвым. Сиял, как лампа, а не, как луна…

Полил дождь, хотя синоптики пообещали ясный день. Глаза упали в небо, заметив, что тучи очень похожи на туман. Не смотря на отсутствие густоты, капли были крупными, и через минуту на его стеклянном потолке образовалась лужа.

Художник не был рад тому, что вызвал дождь, но он сейчас не важен. Все мысли о содеянном.

Если бы Леро не сказала ему про символы, то он не смог бы нарисовать душу памяти; если бы не увидел фрагмент жизни Данучи, то не осмелился бы на это! Всего лишь, повороты судьбы, но заставляют действовать!

Но получилось ли? Действительно ли, творение души на полотне напрямую связано с мыслями? Не проверишь – не узнаешь. Если это так, то его дар, почти, безграничен. «Если смогу вложить в душу любую свою мысль, то дар мой не найдёт конца, построит в небо вечную дорогу…».

Защитит ли душа памяти от взгляда человеческого и станет ли барьером, оберегающим художника от умыслов людей? Этого не узнать, не заглянув в будущее, но такие загадки бесконечными быть не умеют. Раскрывал загадки, становясь загадочным, ускользал от тайн, растаптывая таинственность. Если бы он только знал, насколько загадка не имеет ничего общего с загадочностью, насколько тайна далека от таинственности…

Решился проверить и набрал номер мамы. Она знала его номер телефона, но, подняв трубку, безразличным голосом ответила:

–Да, слушаю вас. Кто это?

–Это Арлстау, – неуверенно промолвил он, а сердце рвало себя в груди, поняв всё с полуслова.