Иван Ельчанинов - Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

–Ты был бесподобен в бою, ты был неуязвимым. Никогда подобного не видел, – начал лестно лгать полководец, но Данучи его перебил.

–Что ты хочешь?

Звучало грубо, ведь перед ним почти король.

–Я желаю вновь увидеть это зрелище!

–Это легко устроить. Приходите ещё раз украсть у нас припасы, и ты увидишь, как я бьюсь с открытыми глазами.

–Шутник, – нетерпеливо улыбнулся полководец. – Я приду, но нас будет тысяча…

–Думаешь, я не справлюсь? – с вызовом бросил Данучи.

–Думаю, справишься, но не справятся остальные, и ты останешься один.

–Угрожаешь?

–Нет, говорю, как есть!

–Не боишься, что это может быть последней минутой твоей жизни?

–Нет.

–Почему же?

–Видишь ли, сыночек, – начал полководец с теплом, – войны никогда не было, как все знают, и её начал я. Вы все ненавидите меня за это, но, если бы хоть кто-то знал о ней то, что знаю я, каждый бы меня поддержал…

–Вы ведь бьётесь с тем народом из-за наживы! – ещё раз перебил его Данучи.

–У многих воинов присутствует желание разбогатеть, и их можно понять, но я не воин, я полководец! Богатств у меня предостаточно, я бьюсь ради цели, бьюсь, потому что есть во мне ярость сражения, как и в тебе…

–Что вы хотите от меня? – повторил силуэт изначальный вопрос.

–Помоги мне победить в войне, разделим вместе славу…

–Слава мне не нужна.

–А что нужно?

–Боюсь, ты этого мне не дашь.

–Если тебе нужно, чтобы жили достойно ты и твоя семья – я дам тебе это. Если болит душа за остальных людей, то и они будут жить достойно. Другой народ не заслуживает своих богатств, своей силы и долголетия. Заберём это у них. Война ради мира, война ради людей. – потом замолчал на секунду, вспомнил что-то и продолжил. – Вернёшься богатым, настолько, что правнуки будут питаться твоим хлебом и боготворить твоё имя. Я прошу всего лишь полгода под моим флагом, и тебе всю жизнь не надо будет ни о чём молиться.

«Война началась с зависти? Неожиданно. Зависть у тех, кому мало дал Бог, а это на тиранов не похоже. Те, кому Бог предоставил много, обычно, не завидуют.», – размышлял Данучи, но он судил, в основном, по себе. Когда ему высказывали за это, он отвечал: «А по кому ещё судить, если не по самому себе?!».

–Хорошо, – неожиданно ответил Данучи, чем и удивил, и обрадовал собеседника. – Я согласен.

Полководец растерялся, не знал, что ответить, но не пришлось.

–Подождите меня двадцать минут. Попрощаюсь с женой, – сказал Данучи без аккордов грусти и ушёл, оставив полководца в тяжёлом недоумении.

Не знал, что такое война. Не хотел пробовать, но желал разгадать загадку меча и все тайны войны, чтобы с ними раз и навсегда покончить.

Хотя, причины вовсе не нужны, и меч не способен быть оправданием.

Жена ждала в доме, переживая, но не зная, что потеряет мужа, что он покинет её, быть может, навсегда.

Не винила его в том, что произошло сегодня, обвиняла себя и не понимала, что побудило достать этот меч, что был достоянием её отца. Даже не помнила момент, когда рубила сундук на куски. Он ускользнул из её памяти, и вернуть его возможность не нашла.

Дверь распахнулась, и жена была готова к худшему. Для кого-то надежда умирает последней, для неё же последней гибнет любовь.

Виноватый взгляд и виновные руки, он присел с нею рядом и её приобнял, помолчал с ней немножко и начал тяжёлую речь.

–Если я не уйду с ним на войну, то война никогда не закончится. Никогда! Видит Бог, я не хочу уходить, но нужно. Ты ведь знаешь, что лишь я могу её остановить, тебе нужно меня отпустить…

В его речи присутствовали и ложь, и правда, но любящим сердцам не нужно разделять слова. Она вникала в них, и хотелось кричать от боли, но в ответ он услышал лишь её участившееся дыхание.

–Люмуа, – наконец, он назвал её по имени. – Я вернусь к тебе и к нашим детям, и жизнь наша будет лучше, чем вчера.

–Вчера я была счастлива, – ответила сухо она, еле сдерживая слёзы.

–Меч я оставлю тебе, – проигнорировав её слова, сказал он о своём.

–Нет, – вскрикнула она, вскочив со стула.

–Почему? Ты ведь понимаешь, что у него появилась власть надо мной. Я смогу сражаться и без него, своей силой.

–Ты не знаешь, что такое война! С войны ты мне нужен живой, и с этим мечом ты останешься жив! Никогда, слышишь, никогда не выпускай его из рук! Уж лучше бейся мечом, используй чужую силу, не применяй свою…

Силуэт поднялся на ноги и зашёл в детскую. Дети повисли на нём и просили не уходить, но папка нынче никого не слышит.

Дверь уже ждала его, а он не мог оторваться от жены, целовал её губы и руки, а на ухо шептал что-то похожее на слово «Прости», но оно было бессмысленным сейчас.

С досадой толкнул свою старую, избитую временем дверь и представил, что когда-то она будет из золота. Потом смахнул эту мысль и вышел из дома.

«Не от золота мои дети будут счастливыми.

Перед тем, как уйти, обернулся, крепко обнял свою Люмуа, словно обнимал в последний раз, и подарил ей взгляд на прощание.

–Я вернусь к тебе, – тихо промолвил Данучи, но она его не слышала, ведь не верила именно этой фразе.

Улыбнулась ему опечалено, и он ушёл…

До последнего глядела вслед, как он послушно уходил за полководцем! Конечно же, надеялась, что он сбежит в следующую секунду и вернётся к ней, но секунды меняли друг друга, а побег так и не состоялся. Надежда уже не дышала – Данучи был потерян для неё…

-–

Полотно отдёрнуло от себя искусственную руку и оставило Арлстау наедине с собой – молчаливого, обременённого, но внезапно разбогатевшего. «Побывал там, где меня не было!», – первое, что пришло в его голову, а вторая мысль звучала так: «Две жизни сделают вдвое сильнее!». Наивно, но мысль художнику понравилась.

Всё это похоже на сон. Сон, как данность, если не записал, то всё – он пропал, исчез навсегда, как что-то ненужное. Потому он их записывал, но это не сон и записать его некуда.

Начало истории Данучи лишь больше запутало художника, который уже устал искать версии, кем был силуэт, из настоящего он или прошлого? «Интересно, что будет дальше?! Куда его погонит путь и что они с женой от всех скрывают?! Правду или ложь?! Ложь скрывать вовсе не глупо, правду скрывать благоразумно. Что за силу он прячет за тенью? Хм, любопытно…».

Эти мысли были быстро откинуты в сторону, и образ силуэта представлялся другими сторонами, в новых красках. Пытался его чем-то оправдать, желал увидеть его в ином свете. «В каких-то моментах прорезались ведь его невидимые черты, особенно, когда прощался с детьми и с женой. Для всех людей силуэт был обычным человеком и выглядел, как человек. Если это настоящее время, то это параллельная жизнь, а если прошлое, то вариантов много, но сомневаюсь, что это моя жизнь! Но, если допущу эту мысль, то это поразительно. Значит, Леро была мне женой и искусила меня на войну, и здесь мы снова встретились, без слова попрощавшись! Интересно…».