Юрий Ермаков - Тайна Порфирия Иванова. Роман-исследование. Роман-игра

Ф. Чем больше я вас узнаю, тем всё больше вы меня удивляете. Хочу подобрать название сему феномену, но никак не получается. Может быть вы жрец Природы?

П. К. Я не жрец, не поп, не знахарь и не врач – я практик Природы. Моя закалка-тренировка – это Эволюция Святого Духа. Святой Дух находится в Природе – в воздухе, в воде и в земле.

Ф. Да, наверно, это так и есть. Вы знаете, я в своё время занимался мифологией. Очень интересная тема. И вот к какому выводу пришёл – в глубинах, изначальных пластах любого мифа лежит какое-то рациональное зерно. В то время, когда эти мифы создавались, эти зёрна для людей были также реальны, как для нас, скажем, электричество. И в реальную (но, увы, не всегда постигаемую нами) истинность мифа можно верить, как в любой факт земного бытия. И на основе этих мифов была культура! Отправление культа считалось такой же необходимой работой, как выпас скота или обработка хлебного поля. К чему я это? Ах, да, суть в том, что до эпохи «цивилизации» человеческая культура была предельно связана с жизнью, с Природой, по-вашему. И когда люди жили в гармонии с Природой, во время Праздников они объединялись с силами Природы – с солнцем и водой, воздухом и землёй. Они для них были такими же живыми, как для нас с вами, скажем, рыбы, птицы и звери. И, судя по фактам истории, люди болели намного меньше, чем сейчас.

П. К. Правильно говоришь, философ. Наше тело – жизненный цветок, а его окружило мёртвое и с краю и изнутри. Запаха такого, как хотела Природа, нету на человеке, от него внешняя и внутренняя вонь полилась рекой, он плохое, вонючее несёт…

Ф. Да, я заметил, что ваше тело издаёт, я бы сказал, приятный аромат. И цвет вашего тела бронзовый. Вы всегда такой загорелый были?

П. К. Не всегда, а постепенно стал… от холода всё это изменилось. Моё тело только с виду такое же, как у всех. На самом деле оно уже совсем другое. Я своей закалкой-тренировкой построил новый дом для Святого Духа, чтобы ему было хорошо. Моя плоть совсем другая, неумираемая, она пересоздала себя для новой жизни без потребления.

Ф. Да, были в истории такие случаи, когда человек, чаще всего святой, умирал, а плоть его не разлагалась. И таких святых очень почитает церковь.

П. К. Да, церковники это любят, но таких святых единицы, да и к церкви они во время жизни никакого отношения не имели.

Ф. Согласен. Достоевский в своём романе «Братья Карамазовы» об этом очень хорошо пишет: «А старец-то твой провонял, Алёша, говорит ему брат Иван.» А Алёша думал, что он святой.

И что же дальше? Вы как-то прогнозировали будущее человека?

П. К. В будущем человек станет невидимым.

Ф. Как это невидимым?

П. К. Плотное тело ему уже не нужно будет. А голос направит – себя покажет. По воде пойдёт, как ваш Христос, своим лёгким зонтом в воздухе себя поднимать станет. А я ему покажу иные миры и иного творца, дающего душу всему тому, что любит жарким сердцем всё сущее на земле: будь то камень или цветок, человек или червяк.

Ф. Да вы – поэт, батенька. Стихи писать не пробовали?

П. К. Почему же, писал! Вот к примеру:

Ф. Это из вашего личного опыта?

П. К. Так оно и было. Только не с Природой я сражался, а со своими страхами да болячками, но тут в стихе для красивости так написал. В молодости ещё не всё понимал, вот и написал, что с Природой, а на самом деле кто же со своей Матерью воевать станет?

Ф. Да, вы говорили, что Природа – это Мать наша, поэтому эти стихи меня удивили.

П. К. Потом я уже другие стихи писал.

Ф. Что-то помните?

П. К. Я всё помню, что когда-то писал.

Ф. Это вы своему сыну писали?

П. К. Для меня любой человек, как сын или дочь, хотя и моему тоже.

Ф. А сколько у вас детей?

П. К. Двое сыновей.

Ф. И что? Они тоже, как отец, закаляются?

П. К. Да нет, они в мать. Та холода боится.

Порфирий замолчал. Видно было, что это очень болезненный для него вопрос. Он вспомнил постоянный разговор со своей женой:

– Пашечка, да чего же ты нас позоришь. Живи, как все.

– Ульяша, если я это дело брошу, то сам умру и все люди погибнут.

– Я не буду, как куропатка, в сугробе спать.

– Ульяша, чтобы спать в сугробе – это надо у Природы заслужить.

– Да кто ты такой? Почему не хочешь жить, как люди живут?

– Я тот, кто во мне. Сам бы я тысячу раз умер.

– Может ты Бог?

– Это ты сказала.

– Мало тебя в психушках держали. Возомнил себя Богом, а дети в обносках ходят.

– Дак запретили мне за калитку выходить. Людей ко мне не пускают.

– И правильно сделали. Может образумишься.

После этого Порфирий выходил в сад и разговаривал с Природой.

– Природа, матушка, ты меня родила, ты меня поставила на это место. Я от этой тяжести не отказываюсь. Но что же мне делать, если меня не понимают?

И Природа отвечала: Твоё терпение – мать учения. Стерпишь – победишь, не стерпишь – погибнешь.

– Значит терпеть много придётся?

– Тебе по силам. Ты сделаешь всё, что сможешь, а потом настанет очередь за людьми. Кто поверит в тебя и путь тобой указанный, тот будет жить.

Шёл 1918 год, Порфирий возвращался домой. В прошлом году его, по собственному желанию, забрали в армию, и он поехал на фронт, но революция поменяла все планы и Порфирий, так и не доехав до фронта был подхвачен революционным ветром. Он почти год искал своё место в революции, то примыкал к большевикам, то к анархистам, то к каким-то бандитам, но никак не мог найти того, что было бы ему по душе. В конце концов решил вернуться домой, а уж там решить – что делать и чем заниматься. Ему уже исполнилось двадцать лет, и он чувствовал себя очень взрослым, прошедшим огонь и воду, человеком. По дороге домой он оказался в Сулине, или как его теперь называли – Красном Сулине. До дома оставалось совсем немного, но доехать туда было сложно при всей той неразберихе, что случилась в Российском государстве.