Ян Барщевский - Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

Опытные в своей науке медики, привезённые из дальних стран, собравшись на совет, прописывали ему разнообразные лекарства, но заботы и искусство докторов не могли ему помочь.

— Наконец-то чернокнижника и развратителя настигла кара Божья, — повторяли старики.

А среди простого люда по деревням и местечкам ходили слухи, что Альберта за безбожную жизнь мучат все Трясцы [191]разом, не давая ему ни минуты покоя.

Чаще всего он пребывал в одиночестве; навсегда прошли балы и шумные пиры; редкий гость навещал его, да и тот, утомлённый холодным разговором, старался поскорее оставить его дом. Все его покинули, лишь слуга являлся по зову пана.

Был пасмурный день, шумел ветер, солнце тускло светило сквозь облака; в доме Альберта царила тишина, будто в монастыре. Слышались голоса воронов, большая стая которых кружила в небе над крышей его дома. В вечернем сумраке чернели окна, будто завешанные трауром; долго не появлялся за стеклом огонёк свечи. Поутру нашли его труп; скончался он, сидя в кресле. Руки и ноги его были окоченевшие, будто от сильного зимнего мороза.

— А что стало с Мальвиной, его возлюбленной? — спросил Завáльня.

— Были у неё деньги и брильянты, поэтому легко нашла себе мужа; часы с кукушкой не наводили на неё печальных мыслей. Потом уехала она в столицу и среди шума высшего света забыла о минувшем и об Альберте.

— Смерть людей, что ищут счастья только на этом свете, а о загробной жизни не заботятся, всегда такова, — сказал дядя. — Как ужасен конец несчастного Альберта!

Органист поднялся и произнёс, глядя в окно:

— Несколько звёзд уже светятся на небе, и ветер утих; утром будет ясная погода; прежде чем вернуться домой, мне надо ещё кое-куда заехать. Ты уж, пан Завáльня, дозволь путнику идти почивать, я завтра должен ранёхонько встать.

Постели гостям уже были готовы, после молитвы потушили огонь, и я, размышляя о несчастном Альберте, заснул.

Я проснулся и, всё ещё лёжа в постели, вспоминал рассказы слепого Францишека и органиста про Плачку, Сына Бури и Огненных Духов. Все эти чудеса представали в моих мыслях в прекрасных, печальных и страшных картинах. Тут дядя открывает дверь и, глядя на меня, говорит:

— Вставай, Янкó, не привыкай лениться; зимние ночи длинные, можно выспаться; все путники выехали ещё до рассвета; теперь лишь паны спят всё утро; за них другие думают и трудятся. Помни, что ты человек бедный, должен сам служить, потому избегай таких привычек.

Сказав это, он надел шубу, вышел во двор, наказал батракам раскидать снежные сугробы, которые намело под окнами и у стен кладовой.

Я тотчас поднялся. В доме было тихо и сумрачно; свет едва пробивался сквозь окно, покрытое льдом и засыпанное снегом. Вхожу в людскую, там на лавке сидит слепой Францишек, а панна Малгожата готовит всё необходимое для кутьи и рассказывает ему о своём хозяйстве, о курах разных пород, которых она разводила, о большущем петухе на длинных ногах, который был таким неуклюжим, что обыкновенный маленький петушок побеждал его и не раз ранил до крови; о гусях, за которыми всегда внимательно присматривала летом, но не могла уберечь от беды по причине частых набегов лис. Рассказывает, как однажды на озере охотник одним выстрелом убил нескольких домашних уток, думая, что это дикие, и с той поры за ними нужен глаз да глаз, чтоб далеко от дома не отплывали.

Пока они беседовали, в окно постучал дядя и сказал:

— Видно издалека: по озеру кто-то едет. Сдаётся, это пан Мороговский с детьми возвращается из Полоцка. Прикажи кому-нибудь, милостивая пани, поскорей навести порядок в комнате; до сих пор ещё пол не метён.

Резвые лошади свернули с большой дороги, сани въехали на берег озера и вот уж гости у ворот. Дядя встречает их: в санях сидел пан Мороговский, рядом с ним — трое детей, укутанных медвежьей шубой и обвязанных платками так, что были видны только глаза. Из дома выбежала панна Малгожата и детей унесли в дом.

На завтрак было подано подогретое пиво. Школяры, почувствовав тепло, зашумели, как пчёлы в улье. Каждый рассказывал о своей учёбе, о товарищах, учителях, о разных школьных событиях и происшествиях. Слепой Францишек подсел к их компании, и они по секрету стали читать ему свои стихи, которые выучили на память, чтоб поздравить отца.

Передо мной они хвалились наградами, которые им дали за экзамены; достали из сундучка разных размеров образки работы Клаубера, [192]крестики и медные медальки. Рассказали много выученного из Альвара и немало перевели с латыни из священной истории.

Пан Мороговский подтвердил отцу, что отец-префект и учителя похвалили Стася и Юзя за прилежание в учёбе и за хорошее поведение и наградили их; дядя радовался этому, обещал пошить им новые капоты и дать денег на разные школьные надобности.

Долго тянулся разговор про Красную [193]полоцкую ярмарку. Мороговский рассказывал о ценах на рожь, овёс и ячмень, о домашней птице, что привозят туда со всех сторон; о стоимости льна, пеньки и о купцах из других городов с платками, сукном, шёлковыми и хлопковыми тканями да прочими товарами для нарядов; про знакомых помещиков, которые приехали по делам и чтоб купить нужные в хозяйстве вещи.

В разговорах прошёл целый день; солнце скрылось за лесом, наступили вечерние сумерки. Несколько соседей, что жили возле озера Нещерды, были приглашены на кутью и приехали к моему дяде с жёнами и детьми. На небе показалась первая звезда. Посреди комнаты поставили длинный стол, устлали его сеном и накрыли белой скатертью. На стол подали постную пищу, мёд и отборную рыбу. Завáльня разломил облатку [194]с паном Мороговским, а потом по очереди с каждым гостем. Стал рассказывать, как когда-то князь Огинский, добрый и ласковый пан, приглашал к себе на такой вечер каждого из соседей, не взирая на то, беден тот или богат, был бы только шляхтич да честный человек. С какой любезностью принимал он гостей, с каждым говорил сердечно и открыто, развлекал его рассказами о разных стародавних историях.

Мороговский вспомнил, как свято в прежние времена во всех домах нашего повета хранили обряды предков. Нынче нравы уже не те, некоторые паны изменили старым традициям и обычаям, за это Бог и не благословляет, и времена приходят всё горше и горше.

Во время разговора некоторые гости, сидя за столом, подсовывали руки под скатерть, выбирали наудачу из сена самые длинные стебли и, показывая их друг другу, загадывали, высокий ли лён уродится на полях, а паннам предсказывали скорое замужество. Искали под сеном зёрна ржи, пшеницы или ещё какие-нибудь, ибо если их случайно найти на столе под сеном, то это к большому урожаю.

После ужина, глядя на чистое небо, усеянное звёздами, и на огненные дорожки падающих метеоритов, предрекали хорошую весну и изобилие плодов следующей осенью.