Автор неизвестен - Эпосы, мифы, легенды и сказания - Корейские народные сказки

Волшебное семечко быстро дало росток, и к осени побеги его покрыли собою весь дом богача. Вместо трёх тыкв у Наль Бу родилось пять. Богач ходил счастливый и гордый.

А тыквы с каждым днём становились все больше и больше. И скоро они стали такими огромными, что под их тяжестью стал трещать дом. Пришлось Наль Бу вместе с женою переехать в пристройку, где он хранил зерно.

Богач и его жена ни на шаг не отходили от волшебных тыкв. Наль Бу сторожил их ночью, а жена — днём. Можно было бы уже давно срезать тыквы, но Наль Бу считал, что чем они будут больше, тем больше в них поместится сокровищ.

Наконец тыквы стали такие большие, что сломали черепичную крышу дома, продавили потолок и свалились в комнаты. Наль Бу стал их вытаскивать из дома, но оказалось, что огромные тыквы не проходят в двери. Пришлось сломать стену, чтобы выкатить тыквы во двор.

Наль Бу не очень горевал, что он остался без дома. Богач ведь знал, какие сокровища оказались в тыквах его брата…

Когда тыквы выкатили из дома во двор, Наль Бу приказал закрыть накрепко ворота, чтобы никто ему не мешал, и принялся пилить первую тыкву. Тыква оказалась такая большая и твёрдая, что богач трижды отдыхал, прежде чем распилил её. Когда же половинки её распались, из тыквы вышло десять канатных плясунов. Они сразу начали петь и танцевать. Наль Бу и его жена с удовольствием смотрели на это бесплатное представление.

— Плясуны явились, чтобы порадоваться нашему счастью, — сказал Наль Бу жене. — Однако они мне надоели: мне не терпится узнать, какие чудеса таят остальные тыквы.

И он крикнул старшему плясуну:

— Пошёл вон!

Старший плясун не обиделся: он поклонился и сказал:

— Ты тешил свой взор нашими танцами и услаждал свой слух нашим пением. Уплати нам десять тысяч лян [3] Лян — корейская монета. — и мы исчезнем.

Трясясь от злобы, богач насыпал им мешок денег — и плясуны исчезли.

Наль Бу принялся пилить вторую тыкву. Он надеялся, что из второй тыквы выскочат плотники и построят ему новый дом. Но из второй тыквы вышли десять бритоголовых монахов и сейчас же начали клянчить у Наль Бу подаяние. Напрасно богач выпроваживал их со двора. Известно, что монахи — самый жадный и самый надоедливый народ на земле. И хотя Наль Бу был очень скуп, пришлось дать и монахам тысячу лян, чтобы они ушли.

— Не горюй! — сказал он жене. — Уж в третьей-то тыкве мы наверняка найдём серебро и золото.

Но когда он распилил третью тыкву, из неё вышла длинная процессия платных плакальщиков. За плакальщиками шли носильщики: они несли мёртвое тело. Плакальщики громко вопили, и соседи богача начали стучаться в ворота, чтобы узнать, что случилось.

— Убирайтесь вон! — закричал на плакальщиков Наль Бу. — Кто вас сюда звал?

— Мы уйдём не раньше, чем получим деньги на погребение тела и на покупку траурных одежд, — ответили плакальщики и завопили ещё громче.

Наль Бу испугался, что на этот крик к нему ворвутся соседи. Ведь не будет же он при соседях распиливать остальные тыквы. И он дал плакальщикам десять тысяч лян.

Из четвёртой тыквы выскочили пять певиц. У каждой певицы была своя песня. Первая спела о двенадцати месяцах, составляющих год; вторая — о тридцати днях, составляющих месяц; третья — о часах, составляющих день; четвертая — о смерти старого года; пятая — о рождении нового года. Когда певицы закончили петь, они потребовали, чтобы богач отдал им за их старание все запасы зерна.

— Ничего я вам не дам! — закричал Наль Бу. — Все деньги я уже роздал. А теперь вы хотите ещё оставить меня без зерна! Ступайте вон!

Но певицы не тронулись с места.

— Ты разбогатеешь вновь, когда откроешь пятую тыкву, — сказали они. — Если же ты не прикажешь своим слугам погрузить всё твоё зерно на быков и лошадей, что стоят в твоём первом дворе, мы будем петь до рассвета.

Хочешь не хочешь, а пришлось богачу расстаться со своим зерном. Слуги проворно нагрузили мешки на подводы — и через несколько минут у богача не осталось ни одного мешка с зерном, ни быков, ни коров, ни лошадей.

Дрожа от жадности и нетерпения, Наль Бу принялся пилить пятую тыкву. Это была самая большая и самая твёрдая тыква. Солнце уже давно закатилось за гору, наступила ночь, а богач всё пилил и пилил. Но вот, наконец, тыква треснула. И вдруг из неё вырвался свирепый ветер и яростное пламя. Ветер повалил дом, а пламя превратило его в огромный костёр.

Напрасно Наль Бу и его жена звали соседей на помощь.

Никто им не помог, потому что они сами никогда никому не сделали никакого доброго дела.

И когда увидел Наль Бу, что загорелся его сундук, где хранил он своё золото, — не выдержал и бросился в огонь.

Так и погиб жестокий богач.

И никто в деревне о нём не пожалел. Да и мы о нём плакать не станем.

Давным-давно в деревне, неподалёку от города Кэсона, жила бедная крестьянская семья. Муж работал на поле у богатого соседа, а жена пекла на продажу рисовые хлебцы. Так и жили они, сводя кое-как концы с концами.

И был у них сын Хан Сек Бон, которого они любили больше жизни. Дружно жила семья бедняка, пока не нагрянула на них непоправимая беда: отец тяжело заболел и умер. Умирая же, сказал он своей жене:

— Пусть наш сын будет учёным, и тогда все его станут уважать.

И жена пообещала мужу выполнить его последнее желание.

Когда Хан Сек Бону исполнилось семь лет, мать сказала:

— Пора выполнить волю отца. Десять лет предстоит тебе провести в учении. Ты познаешь за это время тысячу иероглифов, выучишь лучшие стихи, научишься медицине и прочтёшь книги философов. После этого ты сможешь выдержать экзамен в Сеуле и станешь учёным, как хотел отец.

Хан Сек Бон ушёл учиться в Кэсон, и мать осталась одна в своём маленьком домике. Никто в деревне лучше неё не пёк рисовых хлебцев. Они были и вкусны, и красивы, всегда одинаковые, ровные, пышные. И поэтому все соседи покупали хлебцы только у неё.

Не было такого вечера, чтобы мать не думала о своём мальчике. Она скучала без него, горевала и плакала. По ночам мать высчитывала, сколько лет, месяцев и дней пройдёт, прежде чем она увидит дорогого сына.