Гянджеви Низами - Пять поэм

Всей любовью твоей, — да продлится она! —
Этой помощью, — всем да не снится она!

Сотворившим и звезды, и воды, и сушу,
Давшим душу и вновь отнимающим душу,—

Развернув этот шелк в почивальне своей,
Ты не хмурь, о родимая, черных бровей,

Не грусти, не носи похоронной одежды,
На удел бытия вскинь бестрепетно вежды,

Скрой рыданья свои, чти сыновний венец,
Вспомни то, что и солнцу наступит конец.

Если был этот мир не для всех скоротечным,
Ты стенай и рыданьем рыдай бесконечным.

Но ведь не жил никто бесконечные дни.
Что ж рыдать! Всех усопших, о мать, вспомяни.

Если все ж поминальной предаться ты скорби
Пожелаешь, ты стан свой в печали не горби,

А в обширном чертоге, где правил Хосрой,
С угощеньями царскими стол ты накрой.

И, созвавши гостей во дворце озаренном,
Ты, пред яствами сидя, скажи приглашенным,—

Пусть вкушают всё то, что на этом столе,
Те, у коих нет близких, лежащих в земле.

Ты взгляни: если есть все безгорестно стали,—
Обо мне, о родная, предайся печали.

На, увидев, что яства отвергли они,—
О лежащем в земле ты печаль отгони,

Обо мне не горюй, подошел я к пределу.
К своему возвращайся печальному делу.

Можно долго по жизни брести дорогой,
В должный срок все ж о камень споткнешься ногой.

Срок назначен для всех. Мать, подумай-ка строго:
Десять лет иль сто десять, — различья немного!

Мчусь я в восемь садов. Бестревожною будь!
Дверь к блаженству — с ключом и со светочем путь.

Почему не предаться мне радостной доле?
Почему не воссесть мне на вечном престоле?

Почему не стремиться мне к месту охот,
Где ни тучи, ни пыли, ни бед, ни невзгод?

Пусть, когда я уйду из прекрасного дома,
Будет всем, в нем оставшимся, грусть незнакома.

Пусть, когда мой Шебдиз в звездной выси края́
Поспешит, — мой привет к вам домчится, друзья!

Волей звезд я унесся из тесной ограды.
Быть свободным, как я, будьте, смертные, рады!»

Царь письмо запечатал и в милый свой край
Отослал и забылся: направился в рай.

В ночь до самой зари все стенал он от боли,
Днем страдал Венценосец все боле и боле.

Снова ночь. В черный саван простор облачен.
Небосвод — под попоною черною слон.

Солнце лик свой, укрытый за мрака краями,
Стало с горестным стоном царапать ногтями.

Звезды ногти остригли в печали, — и мгла
В серебристых ногтях над землей потекла.

Царь свой лик опустил; царь склонился на локти,
И вдавила луна в лик свой горестный ногти.

Всю полночную мглу тканью сделать смогли.
Чьи-то руки, и мгла скрыла плечи земли.

Яд смертельный, добытый из глотки Денеба,
В горло месяца влили, не слушаясь неба.

Государь изменился, печалью томим,
Смертный час он увидел над ложем своим.

Кровь застыла в ногах, словно сдавленных гнетом,
От кипения крови покрылся он потом.

Смертный миг отобрал черноту его глаз.
Погасал его свет, наступил его час.

Изнемог он душой, и душа улетела:
Срок пришел для души, поспешавшей из тела.

С благодатной улыбкой, стремясь к забытью,
Возвратил он создателю душу свою.

Так легко он угас в тьме мучительной ночи,
Что сей миг пропустили взирающих очи.

Птица быстрая тотчас взлетела туда,
Где приметила свет неземного гнезда.

Много мудрых. Но мудрости даже бескрайной
Овладеть невозможно великою тайной.

Если знающий вник в суть неведомых дел,
Почему сам себе он помочь не сумел?

Царь покинул свой дом в мире темном и бурном
И престол свой поставил в пределе лазурном.

Много благ от него видел горестный свет,
Но обидой и злом был от света ответ.

Уходя за завесу, овеянный славой,
Все ж он лютой земли суд изведал неправый.

Хоть устал он душой, по дорогам спеша,
Новый путь обретя, торопилась душа.

Отовсюду, куда бы ни гнал он гнедого,
Слал он вести; текли они снова и снова.

Почему же, отправясь в безвестность, не смог
Хоть бы весть он прислать с неизвестных дорог?

Да! Ушедшие вдаль из-под самого крова
Забывают все тропы звучащего слова.

Если б знать нам о том, что укрыто от глаз,
О таимых путях мой поведал бы сказ.

…Царь велел, уж предчувствуя с миром разлуку,
Вверх из гроба поднять его правую руку

И, вложив горстку праха в бессильный кулак,
Возвещать, всем подав этот горестный знак:

«Царь семи областей! Царь пространства земного!
Царь! Единственный царь! Всех могуществ основа!

Все богатства стяжал сей прославленный шах,
Но в его кулаке ныне только лишь прах.

Так и вы, уходя, — звезды злы и упрямы! —
Горстку праха возьмете сей мусорной ямы!»

Шахразур покидая, царя унесли
От врагов в даль египетской мирной земли.

…И, покинув царя, от Египта границы
Все ушли. Царь остался во мраке гробницы.

Нрав у мира таков: с многомощным царем
До конца он дойдет и забудет о нем.

Много тысяч владык эту участь познали,
И течет этот счет в бесконечные дали.

Но избегнуть нельзя рокового пути,
И конца этой нити вовек не найти.

Не постичь звездной тьмы над пределами шара,
Ты для песен о том струн не трогай дутара!

…Дел мирских избегай, перед ними дрожа,
Ведь безмолвная рыба избегла ножа.

В бурю дня правосудья, поверь, не могли бы
Утонуть только люди, что были б как рыбы.

Мир лавчонкой мотальщика шелка я счел:
В ней и с пламенем печь, и с водою котел.

В ней на обод один мастер тянет все нити,
А с другого снимает. В уме сохраните

Изреченье: «Весь мир наш, который так стар,—
Снизу сумрачный прах, сверху — блещущий пар».

Все в борьбе тяжкий прах с легкой областью пара,
И друг другу они словно вовсе не пара.

Если б ладило небо с землею, пойми,
Издеваться не стало б оно над людьми.