Алджернон Митфорд - Легенды о самураях. Традиции Старой Японии

Я расскажу вам в связи с этим занимательную историю, если вы соблаговолите меня выслушать.

Давным-давно, когда осенние ночи стали прохладными, несколько зажиточных купцов собрались вместе, чтобы побеседовать, и, подготовив себе коробки с едой и фляжки с вином, отправились в храм в горах, где жил приветливый настоятель, чтобы услышать призывной рев самца оленя. С этим намерением они обратились к настоятелю и сняли гостевые комнаты [119]в монастыре. И пока они ждали, чтобы услышать, как ревет олень, некоторые из собравшихся принялись слагать стихи. Один писал стихи в подражание китайской поэзии, другой писал хайку – стихотворение, состоящее из семнадцати слогов. И пока чарка с вином ходила по кругу, наступил час заката, но ни один олень не издал ни звука. Наступил восьмой час ночи, затем десятый, а оленя все так и не было слышно.

– Что бы это могло значить? – спросил один. – Олень определенно должен был бы уже издавать свой трубный рев.

Но, несмотря на их ожидания, олень молчал. В конце концов друзей разморило, им наскучило писать песни и слагать стихи, они начали позевывать и перестали пустословить о несчастьях и жизненных невзгодах. А когда все замолкли, один из них, мужчина лет пятидесяти, прервав круг винной чарки, сказал:

– Благодаря вам, господа, мы провели этот вечер за очень приятной беседой. Однако мои домашние, должно быть, волнуются, и поэтому я подумываю, что нам следует прекратить пить.

– Почему это? – спросили остальные.

– Ну, я вам расскажу. Вы знаете, что мой единственный сын в этом году будет отмечать свой двадцать второй день рождения. А к тому же у него ветер в голове. Когда я бываю дома, он с угрюмым видом помогает мне в лавке, но, как только я исчезаю у него из виду, он поднимает паруса и мчится в какую-нибудь дурную компанию. Хотя наши родственники и свойственники всегда ругают его, но их слова влетают ему в одно ухо и вылетают из другого. Когда я думаю, что мне придется оставить все свое имущество такому парню, у меня просто сердце сжимается. Хотя благодаря всем тем, от кого я унаследовал свое добро, пока я не испытываю ни в чем нужды, но все равно, стоит мне подумать о своем сыне, как я обливаюсь кровавыми слезами день и ночь.

И когда тот закончил рассказ с тяжким вздохом, мужчина лет сорока пяти возразил ему:

– Нет, нет, хотя вы и носитесь со своими несчастьями, ваш сын всего лишь сумасброд. Это не причина для столь большой печали. Я расскажу вам совсем иную историю. В последние годы мои лавочники ввергли меня в долги: считая, что пятьдесят или семьдесят серебряных монет – это пустяки, они подделывали бухгалтерские книги. Подумать только! А я-то держал этих мошенников с тех пор, когда они были несмышлеными детишками, неспособными самостоятельно высморкать нос, а теперь, как только стали приносить хоть какую-то пользу в лавке, они начали делать долги и не приносят никакой пользы своему хозяину. Вы же тратите деньги только на своего собственного сына.

Тогда другой господин сказал:

– Ну, я думаю, что тратить деньги на работников в своей лавке – не такое уж тяжелое испытание. Вот я в последнее время попал в очень неприятное положение. Не могу получить ни монеты со своих клиентов. Один должен мне пятнадцать монет, другой – двадцать пять. Действительно, этого хватит, чтобы человек чувствовал себя так, словно у него сердце разрывается.

Когда он закончил говорить, пожилой господин, сидевший напротив него, поигрывая веером, сказал:

– Несомненно, господа, ваши жалобы небезосновательны. И все-таки, когда твои родственники или друзья постоянно просят у тебя хоть немного денег или оплаты счетов, когда у тебя полным-полно прихлебателей, которые зависят только от тебя, этот случай гораздо хуже. Вот в каком я нахожусь положении, господа.

Но не успел пожилой господин произнести эти слова, как его сосед воскликнул:

– Нет, нет, вы все, господа, живете в роскоши, по сравнению со мной. Пожалуйста, выслушайте, что мне приходится переносить. Моя жена и моя мать никак не могут поладить между собой. Целыми днями они, словно два барана, бодают друг друга. В доме просто невыносимо находиться, словно он полон дыма. Я часто подумываю, что лучше будет отправить мою жену назад в ее деревню, но вспоминаю о двух наших малолетних детках. Если вмешиваюсь и принимаю сторону жены, моя мать обижается. Если я браню жену, то мать говорит, что я обращаюсь с женой так жестоко, потому что она – не моя плоть и кровь, и за это меня ненавидит. Все эти неприятности и тревоги не поддаются описанию. Хотелось бы мне, чтобы между ними была стена.

И так они говорили хором, каждый описывал свои неприятности. В конце концов один из собравшихся господ, опомнившись, заметил:

– Ну, господа, олень определенно должен был реветь, но мы были так поглощены нашим разговором, что теперь не узнаем, ревел олень или нет, – ведь мы могли его просто не услышать.

С этими словами он раздвинул фусума веранды- энгава , выглянул наружу и – о чудо! Огромный самец оленя совершенно безмолвно стоял перед садом.

– Эй! – сказал человек оленю. – В чем дело? Раз ты все это время был здесь, почему не ревел?

Тогда олень отвечал с невинным видом:

– О, я пришел сюда, чтобы послушать ваши горестные жалобы, господа.

Ну, разве не смешно?

Старики и юноши, мужчины и женщины, богатые и бедные не прекращают ворчать и жаловаться с утра до ночи. Все это – результат душевного нездоровья. Короче говоря, из эгоистических устремлений они способны на любой дурной поступок, чтобы достичь невозможного. Это привносит в мир всевозможные неприятности и требует наказания. Если вам когда-то была дана совершенная душа, то, зная, что невозможное – невозможно, и осознавая, что трудное – трудно, вы избавите себя от излишнего беспокойства. Что говорит «Лунь юй» ? [120]Мудрец, независимо от того, предназначено ли ему судьбой быть среди богатых или среди бедных, находиться среди варваров или пребывать в печали, понимает свое положение инстинктивно. Если люди не понимают этого, они думают, что причины боли и удовольствия заключаются в теле. Игнорируя свою душу, они безоглядно гонятся за телесными удобствами и погружаются в расточительность, что заканчивается скупостью. Вместо удовольствий, они сталкиваются с душевными страданиями и проводят свою жизнь в слезах и стенаниях. Так или иначе, но все в этом мире зависит от души. Я умоляю каждого из вас обратить внимание на то, что слезы – это не ваш удел.

Сэппуку (харaкири) – это способ самоубийства, принятый в самурайской среде, в случае если нет альтернативы смерти. Некоторые таким образом совершают самоубийство по собственной воле без принуждения; другим же, совершившим какого-либо рода преступление, ставящее их за границы привилегий самурайского сословия, положить конец своей жизни приказывают вышестоящие. Излишне говорить, что абсолютно необходимо, чтобы приговоренный, свидетели и помощники-секунданты ( кайсяку , или кайсякунин ), принимающие участие в обряде, должны знать все церемонии, которые необходимо соблюдать. В древние времена некий даймё пригласил несколько человек, сведущих в разнообразных церемониях, чтобы они объяснили ему многочисленные ритуалы, соблюдаемые официальным свидетелем, который осматривает голову и удостоверяет правильность проведения обряда и т. д., а также обучили его всем церемониям, соблюдаемым при совершении самоубийства. Затем он показал все эти ритуалы своему сыну и всем своим вассалам. Другой человек сказал, что, поскольку церемонии, которые должны осуществляться приговоренным, свидетелями и кайсяку , очень важны, люди должны ознакомиться со столь ужасными вещами для того, чтобы тогда, когда наступит время принимать в них участие, их нельзя было бы застать врасплох.