Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Столица, где жадный огонь разгорался все пуще,
Блистала, как древо киншуки, обильно цветущей.

Казалась пучиной, кишащей акулами, Ланка.
То слон одичалый метался, то лошадь-беглянка.

Пугая друг друга, слоны, жеребцы, кобылицы
В смятенье носились по улицам этой столицы.

Во мраке валы океанские бурными были,
И, Ланки пожар отражая, пурпурными были.

Он выжег твердыню, как пламень конца мирозданья.
Не город, — пустыню оставила рать обезьянья!

И демонов раджа стремглав колесницу направил
На храброго царского сына, что войско возглавил.

Как будто зловещий Сварбха́ну небесной лазурью
Помчался, спеша проглотить светозарного Су́рью!

И, ливнями стрел смертоносных врага поливая,
На Раму летел он, как туча летит грозовая.
Сверкали они, словно Индры стрела громовая.

Но Рама свои, с остриями из чистого злата,
Подобные пламени, стрелы метал в супостата.

Воскликнули боги: «Кати́т в колеснице Злонравный,
А Рама стоит на земле! Поединок неравный!»

«Мой Ма́тали! — Индра тогда призывает возницу. —
Ты Рагху потомку мою отвези колесницу!»

И Матали вывел небесную, с кузовом чудным,
Коней огнезарных он к дышлам припряг изумрудным.

Сверкала на кузове жарко резьба золотая,
И тьмы колокольчиков мелких звенели, блистая.

А кони сияли, как солнце, и, взоры чаруя,
Искрились на них драгоценные сетки и сбруя.

И стяг на шесте золотом осенял колесницу.
Взял Матали бич, и покинул он Индры столицу.

На ратное поле примчали возничего кони,
Увидя прекрасного Раму, сложил он ладони:

«Боритель врагов! Я расстался с небесным селеньем
И прибыл сюда, побуждаемый Индры веленьем.

Свою колесницу прислал он тебе на подмогу.
Взойди — и сражайся, под стать громоносному богу!

Вот лук исполинский, — златая на нем рукоятка! —
И дротик Владыки бессмертных, отточенный гладко,

И златосиянные стрелы, что Великодарный
Тебе посылает, и панцирь его светозарный.

О Рагху потомок! Твоим колесничим я стану.
С нечистым расправься, как Индра — с отродьями Дану [294]!»

Тогда колесницу Громовника слева направо
Храбрец обошел, как миры обошла его слава.

Царевич и Ма́тали, крепко сжимающий вожжи,
Неслись в колеснице. К ним Равана ринулся тоже,
И бой закипел, волоски поднимая на коже.

Но Рама, отменно оружьем небесным владея,
Справлялся мгновенно с оружьем чудесным злодея.

Оружье богов сокрушал, разбивая на части,
Царевич посредством божественной воинской снасти.
И ракшас прибегнул к своей сверхъестественной власти!

Пускает он стрелы златые, приятные глазу,
Но в змей ядовитых они превращаются сразу.

Их жала сверкают. Из пастей разинутых пламя
Они извергают, когда устремляются к Раме.

Все стороны света огнем наполняя и чадом,
Сочатся, как Ва́суки, змеи губительным ядом!

И против оружья, что Равана выбрал коварный,
Припас благославный царевич оружье Супарны.

Блистали его златоперые стрелы, как пламя,
И враз обернулись они золотыми орлами,
На змей налетели, взмахнув золотыми крылами.

Одну за другой истребляли орлы Вайнатеи,
И гибли в несметном количестве Раваны змеи.

Оружья такого лишили его змеееды,
Что ракшас пришел в исступленье от вражьей победы.

На Раму огромные стрелы посыпались градом
И ранили Индры возницу, стоящего рядом.

Единой стрелою, назло своему супостату,
Сбил Равана древко златое и стяг Шатакра́ту.

Оружье владетеля Ланки, ее градодержца,
Богам досаждая, пронзило коней Громовержца.

Великого Раму постигла в бою неудача,
Богов, и гандхарвов, и праведников озадача.

Святые, что жизнью достойной возвышены были, —
В тревоге, точь-в-точь как Сугрива с Вибхи́шаной, были!

Под сенью Анга́раки в небе, — зловещего знака, —
Встал Равана, словно гора золотая, Майна́ка.

И Раме стрелы не давая приладить на луке,
Теснил его десятиглавый и двадцатирукий [295].

Придя в исступленье, нахмурился воин великий,
На Равану пламенный взор устремил Грозноликий.