Рамсей Смит - Мифы и легенды австралийских аборигенов

И Богиня Деторождения ответила ей тихим голосом: «Дочь моя, посредник, с помощью которого я размножаюсь среди людей Земли, не сочти это безразличием, но я не отвечаю за действия твоего сына, хорошие или плохие. Не в моих силах заставить ребенка следовать по пути хорошего человека. Это привилегия его матери. Она решает, каким будет ее ребенок. Но могу тебя заверить, что и ты, и твои сестры увидите мой образ завтра в пруду».

Молодая вдова ушла с тяжелым сердцем. Ее сестры пели песню ушедшему духу. Потом они запели песню сна: «Прилетай к нам, о сон, словно нежный белый лебедь [66]. Снизойди на нас, и особенно на глаза нашей младшей любимой сестры. Приди и обними ее. Дай ей надежно укрыться, как молодой древесной уточке в ее мягко устланном гнездышке».

Они пели песню сна около часа, а потом уснули и спали без сновидений. Утром их разбудили легкие прикосновения и шепот их пожилого дяди. В ту ночь дядя не сомкнул глаз. Ему не давали спать крики совы и лягушек, а также шелест крыльев дикой утки, перелетавшей из одного пруда в другой. Его мучили мысли. Он слышал, как сестры пели своей овдовевшей сестре песни духа и сна. Он сказал им: «Дочери мои, вставайте и позавтракайте. Я приготовил вам еду, которую вы найдете перед вашим вурли».

Когда солнце прошло половину своего пути по восточному небосклону, молодая вдова отправилась на пруд в сопровождении своих сестер. Был ясный полдень, и воздух был свеж. Легкий ветерок едва волновал поверхность воды. Все выглядело ярким и красивым. Вдова села в том месте, на котором она сидела восемнадцать лет назад, а сестры расселись по обеим сторонам от нее. Богиня Деторождения велела обитавшему в пруду духу показать на воде жизнь Булпаллунгги. Тогда в пруду показалось большое белое облако. Потом в облаке возникла черная точка, которая все увеличивалась и увеличивалась и, наконец, превратилась в образ человека, и тогда вдова и ее сестры увидели образ Булпаллунгги. Он выглядел прекрасно и, похоже, был полон молодецких сил и был настолько счастлив, что его вид успокоил сердце матери.

Потом стали происходить изменения. Наблюдатели не могли сказать, когда закончилось счастье и начались горе и печаль. Они видели, как все эти изменения постепенно отражались на лице Булпаллунгги. Сменяясь одно за другим, на нем отражались счастье, печаль и отчаяние. По воде прошла рябь, словно потянуло ветерком, и изображение на ее поверхности стало неузнаваемым. Это была работа духа воды, который постарался стереть печальную картину перед матерью и тетями. Тогда зрители поднялись и отправились домой. Это была очень печальная процессия. Женщины шли одна за другой, горестно склонив головы.

По пути они выстроились по возрасту, старшая сестра шла первой, а самая младшая – последней. Вскоре к ним присоединились их брат и их дядя, старейшина, который пришел выразить сочувствие молодой матери. Брат и дядя увидели по лицам сестер, что с ними что-то случилось. Когда сестры подошли к вурли, они бросились на землю лицом к заходящему солнцу и стали рыдать, посыпая себя пригоршнями песка. Несколько раз подряд они повторили этот знак глубокого траура. Через некоторое время сестры расселись перед вурли и обратили свои лица на запад. В мольбе они простерли руки к Великому Духу Отцу. Обращаясь к ушедшему духу, мать запела песню печали: «О сын мой, почему ты не повзрослел в моей утробе? Не лучше было бы, если бы твоя жизнь закончилась еще до рождения? Дитя мое, почему мне приходится так думать о тебе? Ты не в силах выбирать, жить ли тебе или умереть, быть хорошим или плохим. Твою жизнь определили отец и мать. Мы не были плохими в младенчестве. Мы с раннего детства учились сдерживать свои желания, контролировать импульсы, свойственные всей человеческой расе. Сын мой, я нанесла тебе непоправимый вред, позволив тебе, когда ты был еще ребенком, не делать того, чего тебе не хотелось бы. Я ни в чем не ограничивала тебя. О сын мой, по желанию Богини Деторождения ты не умер у меня в утробе! Тогда бы твоя невинная детская жизнь, вскормленная любовью матери, унесла бы твою душу, разум и тело в волшебную страну за западным небосклоном. Это огромная привилегия мертворожденного ребенка, которого не коснулись мирские желания и грешные помыслы. Вся моя жизнь – для тебя, и я молюсь, чтобы мне не удалось мирно уйти из этой жизни, а мой дух вместо того, чтобы отправиться в страну Блаженного Совершенства, остался бы бродить по земле, беспрестанно отпивая из чаши горя и отчаяния, чтобы доказать мою любовь к тебе, мой сын. Богиня обещала мне, что отсель и до окончания времен мой дух найдет успокоение в теле кроншнепа».

Этим же вечером, когда вдова отправилась спать, ее дух переселился прямиком в кроншнепа. Ее родственники услышали, как с болота в долине донесся чей-то голос. Они прислушались. Да, это был ее голос, и они удивились, что она делает в долине в такое позднее время. Дядя заглянул в вурли и увидел, что все сестры спокойно спят. Тогда он подошел к молодой матери и возложил руку ей на грудь. Она была холодна. Он тихонько разбудил старшую сестру и поведал ей о том, что ее сестра умерла от разбитого сердца, а ее дух уже переселился во что-то, что теперь подает свой голос из долины. В это время проснулась вторая сестра и тоже услышала печальную новость. Они были готовы к тому, что такое случится, они знали, что их сестра к утру умрет. Вечером она сообщила им, что ее дух покинет тело, так как ее переполняют горе и отчаяние из-за поведения ее единственного сына. Так случилось, что с того вечера и по нынешний день в сумерках и ночью, вплоть до рассвета, мы слышим плач матери по ее непутевому мальчику, Булпаллунгге. Так закончилась жизнь этой молодой матери. И таким образом аборигенам напоминают о любви матери, когда она отдается на целый год плачу и отказу от общения со всеми. Мать умерла еще до того, как ее сын достиг своего позорного конца.

Никто не сообщил Булпаллунгге о смерти его матери. Он не мог понять причину плача, который слышал каждый вечер в сумерках. Осторожно выйдя из лагеря, он понял, что это зов птицы, но в ее крике слышались нотки человеческого голоса. Этот крик постоянно преследовал его, потому что он слышал в нем что-то знакомое.

Двенадцать месяцев Булпаллунгга не видел своей матери и родственников и не знал о постигших их несчастьях. Он наслаждался жизнью и праздностью [67]. Его молодая жизнь была полна веселья, и он нарушал все социальные и моральные законы племени. Вскоре такое его поведение стало опасным для девушек и юношей племени, в котором он жил, и даже для окружающих племен. Его поведение стало столь вызывающим, что старейшины племен приказали ему явиться для исполнения вынесенного ему смертного приговора.