Алексей Щавелев - Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян

Аналогичный параллелизм версий наблюдается в западнославянской традиции. В частности, наряду с историей становления раннего чешского государства, изложенной Козьмой Пражским, существует другая интерпретация тех же событий, зафиксированная в так называемой «Легенде Кристиана», входящей в цикл Житий чешского святого Вацлава[171]. В житийной легенде фигурирует только князь Пржемысл, упомянут лишь один столичный город чехов — Прага, не названа по имени жена Пржемысла Либуше, полностью отсутствуют данные о её семье и предках[172]. У Козьмы сюжет становления власти изложен гораздо более многопланово, а активная роль ее созидательницы отведена Либуше, дочери Крока, а не исключительно Пржемыслу[173]

В ранней польской историографии трактовки момента установления власти ещё более различаются. Общие для польской традиции мотивы и имена в различных хрониках объединены в разные сюжеты и генеалогические последовательности. Эти варианты зафиксированы в разновременных источниках — Хроника Галла Анонима написана в 1107-1113 гг.[174], Хроника Кадлубка — в XII в., Великопольская хроника — памятник польской хронографии XIII-XIV вв.. Поэтому их сравнение требует специального текстологического и исторического исследования[175]

3. Малые формы фольклора [176]. Особую роль при выделении фольклорного пласта раннеисторических текстов играют малые формы фольклора — пословицы, поговорки, загадки. Пословица выступает и концентрированным выражением некоего легендарного сюжета и самостоятельной фольклорной единицей. Ограниченный объем, афористичность и ориентация на определенный речевой ритм[177] позволяют летописцам дословно приводить их тексты

Наибольшее число пословиц приведено в ПВЛ. Это объясняется языковой природой летописного текста: пословицы и поговорки, ориентированные на игру слов, внутренний ритм или рифму, подтекст, легче переходили в письменную традицию «своего» языка. Языковой барьер между славянским устным преданием и латинской хроникальной традицией преодолевало лишь ограниченное число поговорок. Но сам факт использования «крылатых выражений» и в латинских текстах свидетельствует об их бытовании и распространенности

В ПВЛ процитированы пословицы («притчи») о погибели обров, «беде аки в Родне», данное древлянами определение «жадного» князя-волка[178], пословица о пещаньцах и Волчьем Хвосте[179], присказка Владимира Святославича о вине[180]. Приводятся также фольклорно-юридические формулы клятвы: «да будемъ золоти, яко золото»[181] и «оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути»[182]

Полный перечень пословиц, выявленных в летописных известиях X-XII вв., содержится в специальном очерке Ф.И. Буслаева, где рассмотрены и зафиксированные этнографами аналогии. Большинство пословиц в летописи построено по двухчастной схеме — текст пословицы и его толкование. Две пословицы приведены отдельно в качестве «коды» к преданию или рассказу; в этих случаях летописец употребляет термин «притча», означающий пословицу, иногда связанную с игрой слов[183]. Остальные поговорки вставлены в речи и диалоги персонажей летописи

Первая названная «притчей» пословица в ПВЛ — «и есть притъча в Руси и до сего дне погибоша аки обри их же несть племени ни наследъка»[184] — прямо отсылает читателя летописи к бытующему фольклору. Одновременно летописец приводит сюжет предания о дулебах и обрах

Вторая пословица связана с междукняжескими столкновениями: «и есть притча и до сего дне беда аки в Родне»[185]. В Ермолинской летописи приведена вторая часть или толкование: «братъ брата убилъ»[186]. Это может быть как пояснением позднего переписчика, так и более полным отражением архетипического текста. В Ермолинской летописи, в отличие от более ранних списков ПВЛ, пословица завершает рассказ о смерти Ярополка, что соответствует повествовательной логике рассказа о дулебах и обрах, где пословица является концентрированным итогом предания

Рассказ Козьмы о старшей сестре Либуше Кази завершается пословицей: «Этого не может вернуть даже Кази», что означает безвозвратную потерю[187]. Пословица тесно связана с этимологией имени Кази, производного от глагола «казнити» — уничтожать, убивать. В пословице выражена хтоническая природа образа старшей дочери Крока[188]

В тексте Галла Анонима фольклорный пласт выражен слабее, так как иностранец Галл был менее знаком с «живым» фольклором. Исключение составляет «как бы пословица» («proverbialiter»): «Справедливей и почетней владеть отцовским наследством, чем наследством матери или дяди со стороны матери»[189]. Отметим, что эта формула, возможно, не восходит к изустному праву, а является парафразом одного из положений римского права. Поскольку сам Галл Аноним сомневается в происхождении цитаты, можно предполагать, что эта формула бытовала в устной речи

К этому же типу (паремии) можно отнести и загадки. Сюжет мести княгини Ольги древлянам разворачивается как история загадывания и отгадывания загадки на понимание скрытого смысла ритуала и неспособности оппонентов мудрой княгини постичь скрытый смысл метафор ее речи. В летописи Ольга ведет сложную языковую и символическую игру, воспроизводя свадебную и похоронную обрядность, сочетая драматический и комический эффекты[190]. Подобную же загадку представляет собой предсказание будущего князя Олега, сделанное волхвом; аналогичную загадку на понимание метафоры и проверку возможности предвидеть будущее задает Либуше чехам, требовавшим себе князя-мужчину[191]

Можно отметить, что этот признак служит наиболее надежным сигналом фольклорности источника летописного известия — фольклорное происхождение соответствующих летописных статей признается большинством исследователей

4. Славянские лексемы в латиноязычных текстах . Древнерусские летописи и устная традиция относились к одной «языковой среде», лингвистические различия письменной и устной «протолитературы» имели стилистический характер. Западнославянские же хроники принадлежали к латинской языковой среде и культуре письма. Славянская устная традиция не только перерабатывалась при записи, но и переводилась на другой язык. Процедура перевода создавала сложный культурный «фильтр». Именно поэтому, несмотря на то, что в латинских текстах содержится меньшее количество «рудиментов» оригинального языка и системы образов устной традиции, они выделяются более отчётливо

По собственному сообщению, автор польской Хроники Галл Аноним — «изгнанник и пришелец», для него польский язык является чужим. В Хронике прямо не говорится о наличии информаторов-славян, которые могли быть носителями устной традиции, повествующей о древнейшей истории польского государства. Однако в тексте Хроники зафиксированы славянские слова. В начальной части приведена славянская этимология названия столицы польского государства — «Gneznensi», что, согласно разъяснению Галла Анонима, по-славянски означает «гнездо»[192]. Далее в повествовании упоминается славянское обозначение мисок — «cebri», множественное число от славянского «цебер» — кувшин, миска, лохань, мера сыпучих тел[193]. Слово восходит к праславянскому лексическому фонду, сохранилось в польском языке и отдельных диалектах русского языка