Алексей Щавелев - Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян

В связи с этим отмечу, что бытующее в историографии представление об исключительно фольклорно-литературном происхождении образов низкорожденного князя в летописи[68] не совсем верно: отчасти эти образы отражают реальные социальные представления о князьях-бастардах и их правах. Низкая оценка социального происхождения древних правителей и некоторых кандидатов на княжеский престол вызвана «нестыковкой» понимания функций правителя в устной традиции славян и дружинной идеологии XI—XII вв. Близкая ситуация наблюдается в польской Хронике. Галл Аноним также постоянно подчеркивает, что Пяст — бедняк (pauper)[69]. Галлу приходится объяснять читателям, что князья в древние времена не отличались высокомерием и вполне могли приходить в гости к бедным крестьянам. Осмыслением феномена власти в аристократическом духе, описанием разницы власти князя в славянских племенах и власти князя единого государства являются вставные речи Либуше и Пржемысла[70]. В них отчетливо просматривается идея различия стратифицированного общества, современного Козьме, и древней эгалитарности социального строя племени чехов. Галл может объяснить невероятное с его точки зрения возвышение бедняка-пахаря только чудом, промыслом Бога[71], а Козьма — исключительной мудростью Либуше, угадавшей достойного претендента на престол, и божественным предопределением[72].

Таким образом, устная языческая традиция славян при включении в первые историографические сочинения раннегосударственного периода проходила через языковой, религиозный и идеологический «фильтры». В определенной степени не могла не повлиять на эту эволюцию и смена жанра[73]. Сведения из устных источников заимствовались и обрабатывались летописцами и хронистами по определенной модели, которая была обусловлена историческими задачами их трудов. Вместе с тем летописцы не создавали образы древних правителей и не описывали древнюю систему власти по образцу своих социально-политических представлений, а адаптировали и трансформировали древние повествования в соответствии с христианскими и государственными идеологемами и своими мировоззренческими установками.

Примечания:

36. Например, в «Жизни Карла Великого» Эйнхарда (первая треть IX в.) специально отмечается, что Карл Великий наряду с записью и сверкой обычаев и законов приказал записать «старинные варварские песни» о подвигах «древних королей» (Эйнхард, 1999. С. 29).

37. Гиляров, 1878; Халанский, 1903.

38. Успенский, 1983; Успенский, 2004. С. 3-53.

39. О характере и принципах создания «донаучной» историографии см.: Коллингвуд, 1980. С. 16-56.

40. Мельникова, 1998/2. С. 11-13, 211.

41. Cosmas. I. 4.

42. Cosmas. I. 3.

43. Cosmas. I. 9.

44. Cosmas. I. 4-5.

45. Лихачёв, 1947. С. 114-144.

46. Cosmas. I. 6.

47. Gall. I. 2.

48. Повесть временных лет, 1996. С. 10-11.

49. Там же. С. 12; Порфирьев, 1877. С. 194-195. Остальные примеры см.: Сухомлинов, 1856. С. 25-27, 51-117; Ерёмин, 1966/3. С. 42-97; Петрухин, 1995/1. С. 51-57; Данилевский, 2004. С. 41-76, 88-134; Ранчин, Лаушкин, 2002. С. 125-137.

50. Повесть временных лет, 1996. С. 107-108.

51. Там же. С. 127.

52. ПСРЛ. Т. III. С. 103.

53. Повесть временных лет, 1996. С. 127. См.: Аничков, 1914. С. 336-339,385; Гальковcкий, 2000. Т. I. С. 24; Т. II. С. 51-52; Афанасьев, 1865/1. С. 250; Васильев, 1995. С. 12-22.

54. Петрухин, 2000. С. 236-243.

55. Это наблюдение сделала В.К. Соколова (Соколова, 1970. С. 12-14). Ср.: Wolfram, 1994. Р. 19-38.

56. Криничная, 1987. С. 24.

57. Об этом процессе см.: Ассман, 2004. С. 93-138.

58. Все эти занятия и ситуации в фольклоре отличает исключительно героический и отчасти магический характер. Например, огромное количество пищи и вина на пирах богатырей, первые подвиги Ильи Муромца и Марко Кралевича (грандиозная пахота), исключительная сила пахаря Микулы Селяниновича, переправа через реку или плаванье в реке Добрыни Никитича, сватовство богатырей. См.: Пропп, 1999. С. 80-81, 87-181, 189-190, 202,241-245; Путилов, 1999. С. 17-21,38; Жирмунский, 2004. С. 262-267; Гаспаров, 2000/1. С. 39-45, 70-80, 197-211; Новичкова, 2001. С. 107-131; Mazon, 1931. Р. 149-170.

59. Рогов, Флоря, 1991. С. 207-217.

60. Повесть временных лет, 1996. С. 9.

61. Там же. С. 33.

62. Там же. С. 36; ПСРЛ. Т. I. Стб. 299.

63. Повесть временных лет, 1996. С. 13-14.

64. Там же. С. 27-29.

65. Там же. С. 17. Похожую позицию занимает князь Мстислав Владимирович, который после битвы при Листвене радуется смерти чужаков-варягов и союзников-северян, и, главное, сохранению своей дружины (Там же. С. 65).

66. Там же. С. 62; ПСРЛ. Т. III. С. 16, 175.

67. В повествованиях о древних славянских князьях летописцы и хронисты встречали многие сообщения, которые не вписывались в их политическое мировоззрение, требовали дополнительного осмысления и социальной переоценки. Это лишний раз свидетельствует в пользу древнего устного происхождения источников их текстов и противоречит гипотезе о книжном конструировании преданий. Трудно предположить, что летописцы изобретали языческие предания, многие мотивы которых не вписывались в их политическую идеологию и противоречили их представлениям о настоящем князе.

68. Толочко, 1994. С. 210-215. Об этом типе героев см.: Мелетинский, 2005.

69. Gall. I. 1-2.

70. Cosmas. I. 4-5, 7.

71. Gall. I. 2-3.

72. Cosmas. I. 5-7.

73. Ср.: Матюшина, 2002. С. 23-90, 143-148.

При создании истории на основе мифологических и эпических источников, а также при включении сообщений языческой устной традиции в христианский историографический текст одной из главных задач летописца было согласование разных принципов хронологизации или периодизации событий[74]. В ранней историографии слились четыре способа счета времени — неразделенное на отрезки мифологическое время, производное от него линеарно-прерывное эпическое время, генеалогическое время, историческое время, разделенное погодно («хронос»)[75]. Эти различные типы времени отражали этапные цивилизационные стадии[76], характеризующиеся мировоззренческими и даже ментальными[77] сдвигами в картине мира.

Следы мифического цикличного времени в ранней историографии почти полностью стерты. Однако в повествованиях о первых русских князьях есть рудименты эпического времени, которое представляло собой ряд хронологических отрезков, продолжающихся до завершения некого процесса или деяния (квеста, похода, войны, плавания)[78]. Это время уже не циклично, но еще не представляет собой единую историческую нить. Оно связано с событийным рядом, поэтому его можно назвать сюжетным[79].

Мифологическое и эпическое время не расчленялось датами, в нем соединялись, сливались события и явления самых разных эпох[80]. Это свойство полностью унаследовали нехронологизированные вводные легендарные части летописей и хроник.

Создание же первых исторических сочинений в раннефеодальных государствах сопровождалось осмыслением и освоением противоположного, упорядоченного, разделенного на отрезки, погодного летоисчисления[81]. Универсальным для устной и письменной традиции способом определения последовательности событий было указание времени правления царствующих особ[82].