Игорь Кузнецов - Русские были и небылицы

…Дом надо построить. Иван Лобанов в лес пошел.

– Почему ты бревна без спроса рубишь? – лесник спрашивает.

– Я бревна не рублю, у меня это жердьё.

– Как жердьё? Я сейчас смеряю.

Ванька Лобанов бревна торчмя в снег ставит:

– Полезай, меряй!..

Ванька Лобанов у мужиков бабу – сваи вбивать – унес.

– А четверть водки купите, так обратно принесу…

Его отравили силачи. Взяли Ивана в цирк, а он всех правил не знал. В охапку схватит да положит. Никто его побороть не может. Всем завидно и стало. Нюхательным табаком сыпнули в глаза, а потом слепого и отравили.

Ванька Лобанов бревна носил. Лесничий запретил:

– Ты почему бревна воруешь?

– А если надо, так и тебе эти бревна принесу к дому…

Это было годов пятьдесят тому назад, до революции еще. Он с Северной Двины сам…

Он был уроженец с Великого Устюга. И у него была сестра такая же, как он. Его Бог силой наградил. Небольшие с тех пор века прошли.

Раньше ходили бурлачить и забивать сваи, так он эту бабу ту (не поладил с артелью или служащими-приказчиками) так один поднял и унес бабу в сорок пудов.

Я слыхал: с сестрой они наносили лесу из запрещенного лесу. Следу нет, а лес теряется…

Он там побаривал кого-то, так, говорят, его отравили. А эту сестру (завидовали ее силе)… она утром все ходила за водой, так они журавль подпилили, а она пришла за водой – журавль дернула, а он длинный такой, да и упал ей на голову. Она и погибла.

Иван Леший – прозвище Ваньки Лобанова Леший. Его все боялись: сильный он был. Если ему хозяин не угодит, то унесет он сваю – и все:

– А поставьте четверть – принесу.

Выпивал он четверть водки сразу.

Так у нас все и говорили, бывало:

– Я не Лобанов, да и не Леший.

Как что пропадет, так говорят:

– Леший унес, Лобанов унес…

Были «хозяева» становища, как первые заселенцы. Им, когда приходили в становище, надо было платить, прежде чем промышлять. Кто деньгами, кто рыбой, кто подарки большие делали. Колдун становища Лицы был первый населенец. Слыхал я от своего дедушки – он сейчас покойный, – кто не хотел на подарки, то начинали бороться: «Согласен ли бороться?»

В Койде был Федор Кренев, колдун. Они сошлись бороться. Тот ударил слабо, а Кренев сильно. На второй раз они начали сходиться, тот привез в шлюпке войско, рабочих своих, – богатый, что ли, был… А Кренев научил своих:

– Как они будут на судно лезть, колотите их башлугами (?) по рукам.

Они так и сделали, а Федор Кренев спустил им в шлюпку двухпудовую гирю. Шлюпка затонула – и делу конец. Они-то выплыли все, но драться уже не стали.

Был на Мурмане такой, приходил на своей лайбе, и пока ему не напромышляют, не позволял никому промышлять. Так было много времени, пока на промысла́ не пришел один наживальщик. И сказал:

– Ни одной рыбины ему не дам!

Хозяин его судна и остальные рыбаки говорили:

– Что ты! Он нас всех убьет.

– Никого не убьет, а рыбины ни одной не дам.

Когда пришел тот, наживальщик отказался дать рыбы. Тот на него – наживальщик его вернул, так поборол, что тот запросил:

– Спусти меня живого, больше никогда не приду.

Так и было. Кто был наживальщик и откуда – неизвестно. Тот же наживальщик, у какого хозяина был, он ему дал вачеги пережимать. Наживальщик спросил:

– Как пережимать, посуше или помокрее?

Хозяин сказал, что посуше. Он разорвал рукавицы надвое и подал. Хозяин на него было, а тот только колонул его кукишкой по голове, тот и уселся. С тех пор ни рукавиц уж не стал его заставлять выжимать, ничего.

На Печенге приходил из каких-то стран великан, отбирал у промышленников первый улов. И когда загрузит корабль рыбой, насытятся его глаза богатством, тогда разрешает им промышлять. А кто если ему не даст улова, то убивал.

Раз пришел небольшой человек, стал проситься на суда рабочим.

– Жалованья мне не надо, а только кормить.

Много судов обошел, но никто не хотел брать, что бродячий человек. Наконец, на одно судно взяли, и он оказался очень понятливым: какую работу ни покажут, другой раз не надо показывать.

Тут промышленники стали ждать великана, боятся до него одну рыбинку уловить. Вот он пришел, а этот человек говорит своему хозяину:

– Дозволь мне с ним сразиться!

Все ужаснулись, но он сказал великану, чтобы сей год рыбы не ждал, предложил ему сражаться. Поднял великана и бросил его о камень, что тот не шевельнул больше ни ногой, ни рукой.

– Вот и все ваше страшилище!

Затем сказал своему хозяину, что весь род его будет жить не в богатстве, но в сытости, пожелал всем промышленникам счастливо промышлять, спустился с судна и ушел в Печенгскую губу.

Аника, воин заграничный, приходил с запада, кажется, из Голландии. Приходил он на судах, останавливался у Цип-Наволока или у Зубовских промыслов. Весь промысел зверя и рыбу – все отбирал.

С промышленниками был один наживальщик. А наживальщик был такой: лежал морж на льду, наживальщик и говорит:

– Хозяин, я там одному коту оторвал голову.

А смотрят: он моржовые клыки принес. И сказал он кормщику:

– Дайте мне с Аникой сразиться!

И вот они сразились. Сразу убил Анику наповал. Потом его спросили:

– Куда твою долю промысла?

Он сказал:

– Мне ничего не надо.

И скрылся, больше его не видали.

В Печенгу шли иностранцы. Шли для погубления Печенги. Легли спать и после все онемели, что ни по-своему не могут, ни по-русскому. После одному отдался язык, он сказал, что, когда стали спать ложиться, пришел старец с огоньком и сказал:

– На Русскую землю пришли, да не с хорошим помыслом!

После стали просить прощения, как вернулись языки.

После шли шведы, сила. Встретился им человек, спросил:

– Куда, дружья, идете?

Они сказали, что разгромить Печенгу.

– Это дела хорошие.

Повел их, привел к двум горам – открылась яма.

– Вот вам за ваши добрые дела!

Они там и остались, а горы сошлись, как и были.

…Шведы нападали, три раза. Печенгский монастырь разорили.

Тогда Трифон Печенгский и сказал:

– Только три раза монастырь разорят, а на четвертый раз он по самые окна в землю уйдет…

Так оно и было.

Богатая обитель была. Братии больше трехсот человек считалось. Богачества – невесть сколько. Счету в них монахи не знали. Что утвари этой, что злата, каменья самоцветного, и не перечесть!.. Скота, угодий – ну, как ноне Соловки…