Игорь Кузнецов - Русские были и небылицы

Выходя однажды из бани, великан Кончак был окружен вооруженною толпою и, жестоко раненный, обратился в бегство. Он бежал по морскому берегу верст восемь или девять, но, истощенный, упал на землю и умер на берегу, в том месте, где ныне Кончаков наволок, названный этим именем в память злого колдуна Кончака. Недалеко от этого места есть маленький бугор, называемый могильницею. Под этим бугром лежит тело Кончака.

– Знаешь про Колгу да Жожгу?

– Слыхал, что есть острова в море – Колгуев да Жогжин.

– Супротив последнего острова есть мысок, экой небольшой, – Кончаковым наволоком зовется – неподаль от деревни Дуракова. Вот на всех местах этих жили три брата, меньшего-то Кончаком звали, так по именам-то их и острова теперь слывут. Вот, стало быть, и живут эти три брата родные, одного, выходит, отца-матери дети, живут в дружбе-согласии; у всех топор один: одному надо – швырнул один через море к брату, тот подхватил, справил свое дело, третьему передал. Так и швырялись они – это верно! С котлом опять, чтоб уху варить, – самое то же: и котел у всех один был. И живут-то они этак год, другой, третий, да живут недобрым делом: что сорвут с кого, тем и сыты. Ни стиглому, ни сбеглому проходу нет, ни удалому молодцу проезду нет, как в старинах-то поется. Шалят ребята кажинной день, словно по сту голов в плечи-то каждому ввинчено. Стало проходящее христианство поопасываться. В Соловецкой которые богомольцы идут, так и тех уж стали грабить, что бы, кажись, баловства пуще.

А вот пришел раз старичок с клюкой: седенькой экой, дрябленькой, да и поехал в Соловки с богомольцами-то, и пристали они к Жогжину-то острову, где середний братан жил, и вышел Жожга, и подавай ему все деньги, что было, и все, что везли с собой. Старичок-то клюкой и ударь его – и убил, наповал убил. А по весне притворился на сальный промысел – да и Колгу убил, и в землю его зарыли, да, сказывали бабы, из земли-то выходить-де стал и мертвый бы, – а лежит, мол, что живой, только что навзничь, и пугает… Долго ли, много ли думали да гадали и стали на том, что вбить, мол, колдуну по заплечью-то, промеж двух лопаток, осиновый кол… Перестал вставать: ушел на самое дно, где три большущих кита на своих матерых плечах землю держат…

Слушай! Кончак-от такой силы был, что коли сух, да не бывал в бане, что ли, или не купывался – в силе стоит, с живого вола сдерет одним духом кожу, а коли попарился этак или искупался, так знай – малой ребенок одолит. Вот и полюби он попову жену и украдь ее у попа-то. Та на первых порах и смекни, что богатырь-от после бани что лыко моченое, она и погонись за ним вдоль берега по морю до Кончакова наволока. Тут он изошел духом, умаялся – помер. Там тебе и могильцу его укажут, коли хочешь.

В Михайловской волости жил некогда какой-то народ, числом сорок человек, под предводительством атамана Блохи, получившего свое прозвище оттого, что умел обвертываться в блоху и превращать всю шайку свою в это же насекомое. Народ этот известен здесь под именем разбойников. Жили разбойники в дремучем лесу между деревнями Михайловской волости и Архангельским трактом, в двадцати пяти верстах от ближайших селений и в пятнадцати от бывшего некогда Никольского монастыря, ими же разоренного. В том лесу у них был выстроен свой поселок, и самое то место, где жили они, до сих пор носит название Блохино Раменье, а протекающая тут речка называется Блошнинкой. Из этого поселка они и делали набеги в Михайловскую и Ильинскую волости, лежащие по реке Кубене, это с одной стороны, а с другой – разбойники выходили на Архангельский тракт, на так называемый Комаров волок, где и грабили проезжающих купцов. Но так как дороги туда не было, место болотистое, считавшееся непроходимым, то разбойники проложили дорогу свою, незаметную для посторонних, а потому и безопасную от преследования, именно: они вбивали в землю деревянные чурбаши на все протяжение от Комарова волока до своего поселка и размещали их на таком один от другого расстоянии, чтоб только была возможность перепрыгнуть с одного чурбаша на другой.

При разграблении Никольского монастыря разбойники заводили в храм своих лошадей и чинили разное святотатство, что указывает не на русское происхождение их, если это только правда. Простых крестьян, рабочих разбойники не трогали, особенно обходившихся с ними ласково, зато торговцам, священникам и монахам не было пощады. Во время летних гуляний, когда обыкновенно в известные дни к той или другой церкви стекается масса народу, особенно молодежи, погулять, куда приезжают и торговцы с товарами, в это время, бывало, как снег на голову, так же неожиданно появятся и разбойники. Тогда гуляющие быстро разбегутся по лесам и по домам, разбегутся и торговцы, оставив товар, который разбойники и подбирали, а то и силой отнимали, если б нашелся смельчак, не убежал.

В своем поселке у разбойников был устроен сарай для игры в костычи, до которой они были большие охотники, и в свободное от грабежей время постоянно играли. Следы этого сарая будто бы сохранились до сих пор. Долго ли разбойники тут жили и куда скрылись – предание умалчивает, но говорит, что после их остался целый погреб серебра и золота, окруженный для уничтожения сырости медными трубами, концы которых проведены в реку Блошнинку. Деньги в этом погребе караулят какие-то церберы, пребольшущие собаки. Были делаемы попытки отыскать деньги, но безуспешно: церберы не допускают. Погреб этот находится недалеко от того камня, который называется «воронья лапа», что в лесной даче господина Шубина, в двадцати пяти верстах от деревни Будрихи Михайловской волости.

В деревне Исаковской (в Чёлмужах) жил богатый обельный вотчинник Чиров; поколение его ведется до сих пор. Чиров промышлял продажею рыбы и мяса на Свири и в других местах. Однажды, летом, он ехал со своим товаром по озеру Онего и, за безветрием, должен был пристать к острову Хедострову, в пятнадцати верстах от Чёлмужского погоста. На оконечности острова промышленники увидали дым и полагали, что здесь стануют теперь кузарандские рыбаки; между тем их встретили человек десять здоровых и крепких молодцов, вооруженных с ног до головы. Атаман шайки Попов отличался высоким ростом, крепким сложением, был в красной рубашке и плисовых штанах. Узнав Чирова, он стал требовать с него денег, но обельный обещал рассчитаться по приезде домой, уверяя, что при себе денег нет. На другой день, по возвращении Чирова в свою деревню, атаман послал предупредить его, что будет к нему в гости, и вместе с тем проведать, кто будет в деревне из мужиков. Чиров все свое серебро припрятал в подполье, под завалину. Явился Попов с товарищами и начал требовать денег. Чиров, разумеется, отвечал, что денег нет. Впрочем, он сказал правду, потому что старуха – жена его – взяла спрятанное серебро и сама куда-то убежала из дома. Разбойники обшарили весь дом и только в подполье нашли кадку с медью; но этим они не удовольствовались. Атаман приказал принести веников, которые начали жечь на спине Чирова; при этой операции он тотчас сознался, где спрятал серебро. Но когда злодеи серебра не нашли, то снова повторили свою пытку и таким образом замучили Чирова. Обмыв мертвое тело, они вынесли его из избы и положили на берег, а сами с награбленным добром отправились обратно в свой притон. Надобно сказать, что в этот день в деревне никого из соседей, кроме ребят и старух, не было, – все они находились на сенокосе, и потому разбойники безопасно могли распоряжаться в доме Чирова.