Игорь Кузнецов - Русские были и небылицы

И этот клад находился на кладбище. Нужно было, чтобы этот клад достать, идти в двенадцать часов, разрыть то место. Был оставлен план. Но где Анну-то найти? У него жена не Анна.

Нашли с именем Анна. Только Анна могла взять этот клад. Пришли на кладбище в двенадцать часов. Вот он ей и говорит:

– Вот что. Что бы тут ни было, как бы тут ни было, что бы тут ни гремело, ни шумело, – молчи. Кто бы тут ни налетал, тебя никто не тронет. Но ты должна молчать.

Наступило двенадцать часов. Стали они рыть это место, ну, как вроде бы могилу.

Роют-роют-роют. Клад этот находился в самоваре. Самовар этот золотой, и в самоваре – бриллианты, золото. Вот ему, значит, нужно было взять. Все уже вырыли. Вдруг, откуда ни возьмись, налетело каких-то белых одеяний. И ее стали за подолы таскать.

Он роет, копает. Он не может взять, у него руки трясутся. А на нее напали эти гарманы, ее тащат со всех концов. А она со страху не знает, куда ей деваться. Петухи пропели – всё. Всё закрылось, клад закрыт.

Как взять этот клад? Никак нельзя. Страх такой нападает, что на нее напало столько, и вот дергать ее начали за подол. Клада не взять никак.

И вот ходили они три раза этот клад брать – и все же она не могла выдержать этой страсти, померла: с ней разрыв сердца. Бабы не могли взять. Клад остался.

Есть клад такой: горшок вертится, а в руки не дается. Это было в Великом Дворе, в Алмозере.

Копали – он уже близко. Его бы уже взять только – а он опять загремит – да вниз. Копают глубже – опять он вниз.

Надо ведь не торопиться да слова знать, с иконой подступать…

Ходил казак по роще и выбирал вербовое дерево на бударку. Выбрал дерево и стал рубить его под корень. А на дереве том было гнездо вороново с детенышками. Слушай, какая причта-то вышла!

Только лишь принялся казак за работу, ворон и подлетает к казаку и так-то жалобно закаркал, индо казак остановился, перестал дерево рубить. Смотрит на ворона, а тот так и вьется около него, словно ласточка; то к ногам казака бросится, то сядет близ него на веточку и замотает головой, словно кланяется, а сам стонет.

Казак жалостливый был, догадался, в чем дело, оставил это дерево и подошел к другому – дерево было тоже хорошее – и стал его рубить. Ворон успокоился и сел на гнездо. Через малое время прилетел другой ворон, пара, значит, первому, прилетел с кормом для детей. Второй ворон был гораздо больше первого, значит, самец, да такой сизый, белесоватый, почти седой, значит, старый-престарый ворон.

Перекликнулись ворон с вороном, покаркали промеж себя, значит, перемолвились по-своему. Вдруг самец спустился с дерева и прямо под ноги казаку. Остановился, посмотрел на казака и закивал в одну сторону головой и пошагал от казака, туда пошагал, куда головой кивал. Шагает ворон, а сам беспрестанно оборачивается к казаку и дает головой знак, чтобы казак шел за ним.

Но казак смотрит только на ворона и улыбается, думает: «Хитрит ворон, от гнезда отводит».

Три раза ворочался ворон, три раза манил казака за собой. Напоследок вплоть подошел к казаку, схватил носом за шаровары и дергает, и тащит, словно ученая собака. Тут уж казак догадался. «Что-нибудь да не так», – думает казак и пошел за вороном. И привел ворон казака к одному старому вязу, и остановился под ним, и давай долдыкать носом в землю, под самым краем.

Казак, не будь дурен, в тот же миг давай топором разрывать землю, где ворон носом колотил, и скоро, братец мой, докопался до дубовой шкатулки, железом окованной. Казак хвать по ней обухом, – она и рассыпалась: трухлява была – в земле, значит, долго лежала. И очутилась перед казаком порядочная кучка целковиков старинных, царя Петра I Алексеевича!

Народ говорит, что теперь клады перевелись, поразобраны. В старину же кладов много было. Идешь, бывало, по полю, словно из пушки ударит – знай, что клад, да не всякому он и руки давался.

Клад дается тому, кому предназначен.

Одному страннику приснилось во сне, что такому-то в такой-то деревне и в таком-то месте предназначен клад. Пришел странник в эту деревню, отыскал счастливца и указал, где найти клад.

Пошли, порылись в земле и на самом деле нашли клад. Дают страннику известную долю, но тот напрямик отказался, как ни упрашивали его.

– Кому дано, тот и пользуйся, – ответил странник, – а мне не надо!

Однако при прощанье бабы дали ему пирог, в который запекли несколько золота. Пошел старичок, подходит к реке и просит перевозчиков перевезти его на другую сторону. Те перевезли его, и он отдал им за перевоз тот пирожок, в котором запечены были деньги. Перевозчики было не брали, но странник настоял.

Нечего делать, взяли они пирог и не подозревали, что в нем золото. Положили пирог в шалаш, а там и позабыли про него.

Долго ли, коротко ли, а прошло-таки довольно времени, – странник возвращается обратно и просит тех же перевозчиков снова перевезти его. Те перевозят и тут-то вспомнили про пирог и вспомнили, что они его не съели, а потому поискали в шалаше и нашли пирожок. Но что за чудо? Пирог словно вчера был испечен.

Отдают они его старичку, тот поблагодарил и идет в ту деревню, где был раньше. Заходит к мужичку, что разбогател от клада, здоровается. Все ему рады, угощают, чем Бог послал, а он и подает ребятишкам гостинчика, тот пирог, который дали ему перевозчики.

Ребятишки взяли, разломили – и вдруг посыпалось золото. Догадались бабы, что это за пирог, обо всем рассказали. Удивился тогда и сам странник и сказал:

– Ну, детушки, кому предопределено владеть кладом, тот им и будет владеть!

Знающий досель народ был!

Эдак, бывало, старухе-то уж худо – смерть приходит… А старуха была денежная. Ну, семейство; сын был женато́й. Знает скрягу: куда, думает, денег бы не запропастила.

А деньги – у ней; большой кошель к намышке привязан – серебро да золото. Видит старуха, что скоро умереть надо, и говорит сыну-ту своему:

– Сын, подыми-ко меня да подведи еще раз к печке; вижу, скоро смерть приходит… долго у печи не стряпала: посмотрю хоть еще!

Захватил сын старуху под мышки, притащил к пе́че.

– Подержи эдак меня!

Сын держит. Отвязала она кошель от намышки, высыпала деньги на шесток и давай зарывать в пепел, в печурку.

– Чьи ручки загребают, те и выгребайте, – эдак и приговаривает.

Ну, так и загребла все деньги.

– Ну, уведи меня топерь на кровать!

Легла старуха и умерла. Ну, тогда сын к пе́че: надо деньги взять. Рылся, рылся – один пепел, а денег нет.

– Что не за оказия!

А парень-то был, знать, не промах: схватил мертвую-ту старуху, притащил к пе́че да ее-то руками и перерывает золу.