Аввакум Петров - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

Домой приехавъ, житие свое дѣвъством прошел, Богъ изволил. Многие борьбы блудныя бывали, да всяко сохранилъ Владыко. Слава Богу о нем, и умер за християнъскую вѣру! Добро, онъ уже скончал свой подвигъ. Какъ-то еще мы до пристанища доедем? Во глубинѣ еще пловем, берегу не видѣть, грести надобе прилѣжно, чтоб здорово за дружиною в пристанище достигнуть. Старец, не станем много спать: дьяволъ около темниц наших бодро зѣло ходитъ, хочется ему нас гораздо! Да силен Христос и нас не покинуть. Я дьявола не боюсь, боюсь Господа, своего Творца, и Содѣтеля, и Владыки. А дьяволъ – какая диковина, чево ево боятца! Боятца подобаетъ Бога и заповѣди его соблюдати, так и мы со Христомъ ладно до пристанища доедем.

И Афонасей-уродивый крѣпко же житье проходил, покойник, сынъ же мнѣ былъ духовной, во иноцех Авраамий 189; ревнив же о Христѣ и сей былъ гораздо, но нравомъ Феодора смирнѣе. Слез река же от очию истекала, так же бос и в одной рубашке ходил зиму и лѣто и много же терпѣлъ дождя и мраза. Постригшися, и в пустыни пожил, да отступники и тово, муча много, и сожгли в огнѣ на Москвѣ на Болотѣ 190. Пускай ево, испекли хлѣбъ сладок Святѣй Троицѣ. Павел Крутицкий за бороду ево драл и по щокам бил своими руками, а онъ истиха Писанием обличал их отступление. Таже и плетьми били и, муча всяко, кончали во огнѣ за старую нашу християнскую вѣру, он же скончался о Христѣ Исусѣ, послѣ Феодорава удавления два года спустя.

И Лука Лаврентиевич, сынъ же мнѣ былъ духовной, что на Мезени вмѣсте с Феодором удавили тѣ же отступники, на висилице повѣся, смирен нравъ имѣл, покойникъ, говорил – яко плакал, москвитин родом, у матери-вдовы сынъ был единочаденъ, сапожник чиномъ, молод лѣты, годовъ в полтретьятцеть, да умъ столѣтен. Егда вопроси его Пилатъ: «Какъ ты, мужик, крестисся?», он же отвѣща: «Какъ батюшко мой протопоп Аввакумъ, такъ и я крещуся». И много говоря, предаде его в темницу. Потом с Москвы указали удавить, так же, что и Феодора, на висилице повѣся; он же и скончалъся о Христѣ Исусѣ.

Милые мои, сердечные други, помогайте и нам, бѣднымъ, молитвами своими, да же бы и нам о Христѣ подвигъ сей мирно скончати.

Полно мнѣ про дѣтей тѣх говорить, стану паки про себя сказывать.

Как ис Пафнутьева монастыря привезли меня к Москвѣ 191, и, на подворье поставя, многажды водили в Чюдовъ, грызлися, что собаки, со мною власти 192. Таже передъ вселенъских привели меня патриарховъ, и наши всѣ тут же сидятъ 193, что лисы. Много от Писания говорил с патриархами, Богъ отверъзъ уста мое грѣшные, и посрамил ихъ Христос устами моими. Послѣднее слово со мною говорили: «Что-де ты упрям, Аввакумъ? Вся-де наша Палестина, и серби, и алъбанасы, и волохи, и римляня, и ляхи, всѣ-де трема персты крестятся, одинъ-де ты стоишь во своем упоръствѣ и крестисся пятью перъсты! Так-де не подобаетъ».

И я имъ отвѣщалъ о Христѣ сице: «Вселенстии учителие! Римъ давно упалъ и лежит невсклонно, а ляхи с ним же погибли, до конца враги быша християном. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магмета 194, да и дивить на вас нельзя, немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, Божиею благодатию, самодержство. До Никона-отступника у наших князей и царей все было православие чисто и непорочно, и Церковь была немятежна. Никонъ-волкъ со дьяволом предали трема перъсты креститца. А первые наши пастыри, якоже сами пятию перъсты крестились, такоже пятию перъсты и благославляли по преданию святых отецъ наших, Мелетия Антиохийскаго и Феодорита Блаженнаго, Петра Дамаскина и Максима Грека 195. Еще же и московский помѣстный бывый собор при царѣ Иваннѣ 196так же слагати перъсты и креститися и благословляти повелеваетъ, якоже и прежний святии отцы, Мелетий и прочий, научиша. Тогда, при царѣ Иванѣ на соборѣ быша знаменоносцы: Гурий, Смоленский епископъ, и Варсонофий Тверский, иже и быша казанские чюдотворъ-цы 197, и Филиппъ, Соловецкий игуменъ, иже и митрополитъ Московской 198, и иные от святых русских».

И патриарси, выслушавъ, задумалися. А наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцовъ своих, говоря: «Глупы-де были и не смыслили наши святые, неучоные люди были и грамотѣ не умѣли, – чему-де им вѣрить?»

О, Боже святый! Како претерпѣ святых своих толикая досаждения! Мнѣ, бедному, горько, а дѣлать нѣчева стало; побранил ихъ, колко могъ, и послѣднее рек слово: «Чистъ есмъ аз и прах прилѣпший от ногъ своих оттрясаю пред вами, по писанному: “Лу тче един, творяй волю Божию, нежели тмы беззаконных! V". Так на меня и пуще закричали: «Возьми, возьми его! Всѣхъ нас обезчестил!», да толкать и бить меня стали. И патриархи сами на меня бросились грудою, человѣкъ их с сорокъ, чаю, было, всѣ кричатъ, что татаровя. Ухватил дьякъ Иванъ Уаровъ 200да и потащилъ меня. И я закричал: «Постой, не бейте!» Так онѣ всѣ отскочили.

И я толмачю архимариту Денису 201стал говорить: «Говори, Денис, патриархам: апостолъ Павелъ пишетъ: “Таковъ нам подобаше архиерей: прѣподобенъ, незлобивъ” 202, и прочая. Авы, убивше человѣка неповинна, какъ литоргисать станете?» Такъ онѣ сѣли. И я, отшед ко дверям, да на бокъ повалился, а самъ говорю: «Посидите вы, а я полежу». Такъ онѣ смѣются: «Дуракъ-де протопоп-от, и патриарховъ не почитает». И я говорю: «Мы уроди Христа ради! Вы славни, мы же безчестни! Вы сильни, мы же немощни!» 203

Потом паки ко мнѣ пришли власти и про «аллилуия» стали говорить со мною. И мнѣ Христос подалъ: Дионисиемъ Ареопагитом римскую ту блядь посрамил в них. И Евфимей, чюдовской келарь 204, молылъ: «Правъ-де ты, нѣчева-де нам болыни тово говорить с тобою». И повели меня на чепь.

Потом полуголову царь прислал со стрельцами, и повезли меня на Воробьевы горы; тут же – священника Лазаря 205и старца Епифания 206, обруганы и острижены, как и я был прежде. Поставили нас по разным дворам. Неотступно 20 человѣкъ стрельцов, да полуголова, да сотник над нами стояли: берегли, жаловали, и по ночам с огнем сидѣли, и на дворъ срать провожали. Помилуй их Христос! Прямые добрые стрельцы те люди, и дѣти таковы не будут, – мучатся туды жо, с нами возяся. Нужица-та какова прилунится, и онѣ всяко, миленькие, радѣютъ. Да што много разсуждать, у Спаса онѣ лутче чернъцовъ тѣхъ, которые клабуки-те рогатые ставцами-тѣми носятъ 207. Полно онѣ, горюны, испиваютъ допьяна да матерны бранятся, а то бы онѣ и с мучениками равны были. Да што же дѣлать, и такъ их не покинетъ Богъ.

Таже нас перевезли на Ондрѣевъское подворье 208. Тутъ приезжал ко мнѣ шпынять от Тайныхъ дѣлъ Дементей Башмаков; быт-то без царева вѣдома былъ, а опослѣ бывше у меня, сказал – по цареву велѣнию былъ. Всяко, бѣдные, умышляютъ, какъ бы им меня прельстить, да Богъ не выдастъ за молитвъ Прѣчистые Богородицы, она меня, помощница, обороняет от них.

А на Воробьевыхъ горах дьякъ конюшей Тимофей Марковъ 209от царя присылай и у всѣхъ былъ, – много кое-чево говоря, с криком розошлись и со стыромъ болшимъ. Я послѣ ево написал послание 210и с сотником Иваном Лобковым к царю послалъ: кое о чем многонко поговоря, и благословение ему, и царице, и дѣтям приписалъ.