Аввакум Петров - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

И я ему говорю: «Я, реку, свѣтъ, брат твой Аввакум!» И онъ отвѣщалъ: «Какой ты мнѣ братъ! Ты мнѣ батько! Отнял ты меня у царевича и у князей; а брат мой на Лопатищахъ живетъ, будет тебѣ бить челом». Вотъ, в ызбѣ с нами же, на Лопатищах, а кажется ему – подле реки Сундовика. А Сундовик верстъ с пятнатцеть от нас под Мурашкинымъ да под Лысковым течет. Аз же паки ему дал святыя воды. Он же и судно у меня отнимаетъ и сьесть хочетъ: сладка ему бысть вода! Изошла вода, и я пополоскалъ и давать стал, – онъ и не сталъ пить.

Ночь всю зимюю с ним простряпал; маленько полежавъ с ним, пошелъ во церковь заутреню пѣть. И без меня паки бѣси на него напали, но лехче прежнева. Аз же, пришед от церкви, освятил его масломъ, и паки бѣси отидоша, и умъ цѣлъ сталъ, но дряхлъ бысть, от бѣсовъ изломан. На печь поглядывает и оттоле боится. Егда куцы отлучюся, а бѣси и навѣтовать станут. Бился я з бѣсами, что с собаками, недѣли с три за грѣхъ мой, дондеже книгу взял и деньги за нея дал. И ездил ко другу своему, Илариону-игумну 236, онъ просвиру вынял за брата; тогда добро жилъ, что нынѣ архиепископъ Резанъской, мучитель стал християнской. И инымъ друзьямъ духовным бил челом о братѣ. И умолили о нас Бога.

Таково-то зло преступление заповѣди отеческой! Что же будет за преступление заповѣди Господни? Охъ-да только огонь да мука! Не знаю, какъ коротать дни, слабоумием обьятъ и лицемѣриемъ и лжею покрыт есмъ, братоненавидѣнием и самолюбием одѣянъ, во осуждении всѣхъ человѣкъ погибаю. И мняся нѣчто быти, а калъ и гной есмъ, окаянной, прямое говно, отовсюду воняю – и душею, и тѣлом. Хорошо мнѣ жить с собаками и со свиниями в конурахъ, так же и онѣ воняютъ. Да псы и свиньи – по естеству, а я – чрез естество, от грѣхъ воняю, яко пес мертвой, поверженъ на улице града. Спаси Богъ властей тѣх, что землею меня закрыли! Себѣ уже воняю, злая дѣла творяще, да иных не соблажняю. Ей, добро такъ!

Да и в темницу ко мнѣ бѣшаной зашел, Кирилушком звали, московской стрелец, караульщик мой. Остриг ево аз и платье переменили, – зѣло вшей было много. Замкнуты, двое нас с ним, живем, да Христос с нами и Прѣчистая Богородица. Онъ, миленькой, бывало, сцытъ под себя и серет, а я ево очищаю. Есть и пить проситъ, а без благословения взять не смѣетъ. У правила стоять не захочет, – дияволъ сонъ ему наводит, – и я чотками постегаю, так и молитву творить станетъ и кланяется, за мною стоя. И егда правило скончаю, онъ и паки бѣсноватися станет. При мнѣ беснуется и шалуетъ, а егда пойду к старцу посидѣть въ ево темницу, а Кирила положу на лавке и не велю вставать ему и благословлю его, и докамѣстъ у старца сижу, лежитъ и не встанет, за молитвъ старцовых, Богомъ привязан, лежа бѣснуется. А в головах у него образы, и книги, и хлѣбъ, и квас, и прочая, а ничево без меня не тронет. Какъ прииду, так встанет, и дьявол, мнѣ досаждая, блудить заставливает. Я закричю, такъ и сядет. Егда стряпаю, в то время есть проситъ и украсть тщится до времени обѣда; а егда пред обѣдом «Отче наш» проговорю и ястие благословлю, так тово брашна и не есть, неблагословеннова просит. И я ему напехаю силою в ротъ, такъ и плачет, и глотаетъ. И как рыбою покормлю, так бѣсъ в нем вздивиячится, а сам из него говорит: «Ты же-де меня ослабил!» И я, плакавъ пред Владыкою, опять стягну постом и окрочю ево Христом. Таже маслом ево освятилъ, и от бѣса отрадило ему.

Жилъ со мною с мѣсяцъ и болыни. Перед смертью образумилъся. Я исповѣдал ево и причастил, он же и преставися по том. Я, гробъ и саван купя, велѣлъ у церкви погребъсти и сорокоустъ по нем дал. Лежалъ у меня мертвой сутки в тюрьмѣ. И я ночью, вставъ, Бога помоля и ево, мертвова, благословя, поцеловався с ним, опять лягу подлѣ нѣво спать. Таварищ мой, миленькой, был. Слава Богу о семъ! Нынѣ он, а завътра я так же умру.

Да у меня же был на Москвѣ бѣшаной, Филиппом звали, как я ис Сибири выехалъ; в углу в ызбѣ прикованъ к стѣнѣ, понеже в нем был бѣсъ суровъ и жесток. Бился и дрался, и не смогли дамашние ладить с ним. Егда же аз, грѣшный, со крестом и с водою прииду, повиненъ бывает и яко мертвъ падает пред крестом, и ничево не смѣетъ дѣлать надо мною. И молитвами святых отецъ сила Божия отгнала бѣса от него, но токмо ум еще былъ не совершенъ. Феодор-юродивой был приставленъ над ним, что на Мезени отступники удавили вѣры ради старыя, еже во Христа, – Псалтырь надъ Филиппом говорилъ и учил молитву говорить. А я сам во дни отлучашеся дому своего, токмо в нощи дѣйствовал над ним.

По нѣкоем времени пришел я от Федора Ртищева зѣло печаленъ, понеже съ еретиками бранился и шумѣлъ в дому ево о вѣре и о законѣ 237. А в моемъ дому в то время учинилося нестройство: протопопица з домочадицею Фетиньею побранились, дьяволъ ссорилъ ни за што. И я, пришед, не утерпя, бил их обѣих и оскорбил гораздо въ печали своей. Да и всегда-таки я, окаянной, сердитъ, дратца лихой. Горе мнѣ за сие, согрѣшилъ пред Богомъ и пред ними.

Таже бѣсъ в Филиппѣ вздивьял, и начал кричать и вопить и чепь ломать, бѣсясь. На всѣх домашних ужас нападе, и голъка бысть велика зѣло. Аз же без исправления приступил к нему, хотя ево укротить. Но бысть не по-прежнему: ухватилъ меня и учал бить и драть. И всяко, яко паучину, терзает меня, а сам говоритъ: «Попал ты в руки мнѣ!» Я токмо молитву говорю, да без дѣлъ и молитва не пользуетъ ничто. Дамашние не могутъ отнять, а я и сам ему отдался: вижу, что согрѣшилъ, пускай меня бьет.

Но чюден Господь! Бьет, а ничто не болит. Потом бросилъ меня от себя, а сам говоритъ: «Не боюсь я тебя!» Так мнѣ стало горько зѣло, бѣсъ, реку, надо мною волю взялъ. Полежал маленько, собрался с совѣстию, вставше, жену свою сыскал и пред нею прощат-ца стал. А сам ей, кланяяся в землю, говорю: «Согрѣшил, Настасья Марковна, прости мя, грѣшнаго!» Она мнѣ также кланяется. По-сем и с Фетиньею тѣм же подобиемъ прощался. Таже среди горницы лег и велѣлъ всякому человѣку себя бить, по пяти ударовъ плетью по окаянной спинѣ; человѣкъ было десяток-другой, и жена, и дѣти, – стегали за епитимию. И плачютъ, бѣдные, и бьютъ, а я говорю: «Аще меня кто не биет, да не имат со мною части и жребия в будущем вѣце». И онѣ, и не хотя, бьютъ, а я ко всякому удару по молитвѣ Исусовой говорю.

Егда же отбили всѣ, и я, возстав, прощение пред ними жъ сотворил. Бѣсъ же, видѣвъ неминучюю, опять ис Филиппа вышел вонъ. Я крестомъ Филиппа благословил, и он по-старому хорош сталъ, и по том Божиего благодатию и исцелѣлъ о Христѣ Исусѣ, Господѣ нашем, емуже слава со Отцем и со Святым Духом нынѣ и присно и во вѣки вѣком.

А егда я в Сибири в Тобольске был, туды еще везли, привели ко мнѣ бѣшанова, Феодором звали. Жесток же был бѣсъ в нем. Соблудилъ в Велик день 238, празникъ наругая, да и взбѣсился, жена ево сказывала. И я в дому своем держалъ мѣсяца з два, стужал об немъ Божеству, в церковь водил и масломъ освятил, – и помиловал Богъ: здравъ бысть и умъ исцелѣ.