Аввакум Петров - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

А егда еще я попом былъ, с первыхъ временъ, егда к подвигу сталъ касатися, тогда бѣсъ меня пуживал сице. Изнемогла у меня жена гораздо, и приехалъ к ней отецъ духовной; аз же из двора пошелъ во церковь по книгу с вечера, глубоко нощи, по чему исповѣдывать больную. И егда пришелъ на паперть, столик маленькой, тут поставленъ, поскакивает и дрожитъ бѣсовским дѣйством. И я, не устрашася, помолясь предъ образом, осѣнил ево рукою и, пришед, поставилъ ево на мѣсте, – так и перестал скакать. И егда я вошелъ в трапезу, тутъ иная бѣсовская игрушка: мертвецъ на лавке стоял в трапезе непогребеной, и бѣсовским дѣйстъвом верхняя доска раскрылась и саван стал шевелитца на мертвомъ, меня устрашая. Аз же, помолясь Богу, осѣнил мертваго рукою, – и бысть по-прежнему паки. Егда же вошел в олтарь, – ано ризы и стихари шумятъ и летаютъ с мѣста на мѣсто: дьяволъ дѣйствуетъ, меня устрашая. Аз же, помоляся и прѣстолъ поцеловав, благословил ризы рукою и, приступивъ, их пощупал, а онѣ висятъ по-старому на мѣсте. Аз же, взявъ книгу, и вышел ис церкви с миромъ. Таково то бѣсовское ухищрение к человѣком.

Еще скажу вам о жертвѣ никониянской. Сидящу ми в темнице, принесоша ми просвиру вынятую со крестомъ Христовымъ. Аз же, облазняся, взял ея и хотѣлъ потребить наутро, чаял, чистая, – православная над нею была служба, понеже поп старопоставленой служилъ над нею. А до тово онъ поп по новым служил книгам и паки сталъ служить по-старому, не покаявся о своей блудне.

Положа я просвиру в углу на мѣсте и кадилъ в правило в вечер. Егда же возлегъ в нощь ту и умолкоша уста моя от молитвы, прискочиша ко мнѣ бѣсовъ полкъ, и един, щербатъ, черменъ, взял меня за голову и говоритъ: «Семъ-ко ты сюды, попалъ ты в мои руки!» – и завернулъ мою голову. Аз же, томяся, еле-еле назнаменовалъ Исусову молитву, – и отскочиша и исчезоша бѣси. Аз же, стоня и охая, недоумѣюся, за что меня бѣсъ мучил. Помоля Бога, опять повалился. Егда же забыхся, вижу на нѣкоем мѣсте церковь и образъ Спасовъ и крестъ, по-латынѣ написанъ; и латынники, инымъ образомъ приклякивая, молятся по-латынски. Мнѣ же нѣкто от предстоящих велѣлъ крестъ той поцеловати. Аз же егда поцеловах, нападоша на мя паки бѣси и зѣло мя утрудиша. Аз же послѣ их встащился зѣло разслаблен и разломан, не могу и сидѣть; уразумѣлъ, яко просвиры ради от бѣсовъ обруганъ, – выложилъ ея за окошко и нощъ ту и день препроводил в трудѣ и немощьствуя, разсуждая, что сотворю над просвирою.

Егда же прииде нощъ другая, по правилѣ возлегшу ми, и, не спя, молитвы говорю. Вскочиша бѣсовъ полъкъ в кѣлью мою з домрами и з гутками, и одинъ сѣлъ на мѣстѣ, идѣже просвира лежала. И начата играти в гутки и в домры, а я у них слушаю, лежа; меня ужъ не тронули, и исчезоша. Аз послѣ их возставъ, моля Бога со слезами, обѣщалъся жжечь просвиру ту. И прииде на мя благодать Духа Святаго; яко искры во очию моею блещахуся огня невещественнаго, и самъ я в той час оздравѣлъ; благодатию духовною сердце мое наполнилося радости. Затопя печь и жжегше просвиру, выкинулъ и пепелъ за окошко, рекохъ: «Вотъ, бѣсъ, твоя от твоих 245тебѣ въ глаза бросаю!»

И на ину нощъ един бѣсъ, в хижу мою вошед, походя и ничево не обрѣте, токмо чотки из рукъ моих вышибъ, и исчезе. Аз же, поднявъ чотки, паки начал молитвы говорити. И во ино время, среди дня, на полу в поддыменье лежа, опечалихся креста ради, что на просвирѣ жжег, и от печали запѣлъ стих на глас третей: «И печаль мою пред ним возвѣщу» 246, а бѣсъ в то время на меня вскричалъ зѣло жестоко больно. Аз же ужасся и паки начах молитвы говорити. Таже во ину нощъ забытием ума о крестѣ том паки опечалихся и уснух; и нападоша на мя бѣси, и паки умучиша мя, яко и прежде. Аз же, разслабленъ и изломан, насилу жив, с доски сваляся на полъ, моля Бога и каяся о своем безумии, проклял отступника Никона с никонияны, и книги их еретическия, и жертву их, и всю службу ихъ, – и благодать Божия паки прииде на мя, и здравъ бысть.

Виждь, человѣче, каково лѣпко бѣсовское дѣйство христия-ном! А егда бы сьелъ просвиру ту, такъ бы меня, чаю, и задавили бѣси. От малаго их никониянъскаго священия таковая бѣда, а от большаго – агнца причастяся – что получишь? Развѣ вѣчную муку. Лутче умереть не причастяся, нежели, причастяся, осуждену быти!

О причастии святых Христовых непорочных Таин. Всякому убо в нынѣшнее время подобает опасно жити и не без разсмотрения причащатися Тайнам. Аще ли гонения ради не получишь священника православна, и ты имѣй у себя священное служение от православных запасный Агнецъ, и, обрѣтше духовна брата, аще и не священника, исповѣждься ему, пред Богом каяся. И по правилѣ утреннѣм на коробочку постели платочикъ, пред образомъ зажги свѣчку, и на ложечку водицы устрой на коробке и в нея положи часть Тайны; покадя кадилом, приступи со слезами, глаголя: «Се приступаю к Божественному причащению, Владыко, да не опалиши мя приобщением, но очисти мя от всякия скверны, огнь бо, – реклъ еси, – недостойных опаляя. Се предлежит Христос на пищу всѣмъ, мнѣ же прилѣплятися Богови благо есть и полагати на Господа упование спасения моего. Аминь» 247. И по томъ причастися с сокрушенным сердцем и паки воспой благодарная к Богу, и поклонцы по силѣ, прощение ко брату. Аще един, и ты ко образу, пад на землю, глаголи: «Прости мя, Владыко, Христе Боже, елико согрѣших» 248, весь до конца говори. И потом образ целуй и крестъ на себѣ. А прежде причастия надобе же образ целовать. Ну, прости же и меня, а тебя Богъ простит и благословит. Вот хорош и умереть готов. Сице видал в правилѣхъ указано, твори так, не блюдись.

Еще тебѣ скажу, старец, повѣсть, как я был в Даурахъ с Пашковымъ с Афонасьемъ на озерѣ Иръгене. Гладны гораздо, а рыбы никто добыть не может, а инова и ничево нѣтъ, от глада исчезаем. Помоля я Бога, взявъ двѣ сѣти, в протоке перекидал. Наутро пришел, – ано мнѣ Богъ далъ шесть язей да двѣ щуки. Ино во всѣхъ людях дивно, потому никто ничево не может добыть. На другие сутки рыб з десять мнѣ Богъ дал. Тут же свѣдавъ Пашков и исполняся зависти, збил меня с тово мѣста и свои ловушки на том мѣсте велѣлъ поставить, а мнѣ, на смѣх и ругаясь, указал мѣсто на броду, гдѣ коровы и козы бродят. Человѣку воды по лодышку, – какая рыба, и лягушек нѣт! Тутъ мнѣ зѣло было горько. А се, подумавъ, рече: «Владыко Человѣколюбче, не вода даетъ рыбу, ты вся промысломъ своимъ, Спасе наш, строишь на пользу нашу. Дай мнѣ рыбки-той на безводном-том мѣсте, посрами дурака тово, прослави имя твое святое, да не рекутъ невѣрнии: “Гдѣ есть Богъ их!”» 249. И помоляся, взявъ сѣти, в водѣ з дѣтьми бродя, положили сѣти. Дѣти на меня, бѣдные, кручиняся, говорят: «Батюшко, к чему гноить сѣти-те? Видиш ли, и воды нѣту, какой быть рыбе?» Аз же, не послушавъ ихъ совѣту, на Христа уповая, здѣлал так, какъ захотѣлось.

И наутро посылаю дѣтей к сѣтям. Онѣ же отвѣщали: «Батюшкогосударь, пошто итти, какая в сѣтях рыба! Благослови нас, и мы по дрова лутче збродим». Меня же духъ подвизает, – чаю в сѣтях рыбу. Огорчась на болыиова сына Ивана, послал ево одново по дрова, а с меньшимъ потащилъся к сѣтям сам, гораздо о том Христу докучаю. Егда пришли, – ино и чюдно, и радошно обрѣли: полны сѣти напехал Богъ рыбы, свившися клубомъ, и лежат с рыбою о середке. И сынъ мой Прокопей закричалъ: «Батюшко-государь, рыба, рыба!» И аз ему отвѣщалъ: «Постой, чадо, не тако подобаетъ, но прежде поклонимся Господу Богу, и тогда пойдем в воду».