Лори Форест - 6e325473ededd6dd5956a26f7af57957

Ну и пусть. Что в жизни важнее?

– Я с вами, только книги в комнату занесу, – весело отвечаю я. Какой неожиданный дружеский союз у нас складывается! Разве можно пропустить такой вечер!

Мы долго бредём по извилистой тропе к эльфийской галерее вслед за Джаредом, который освещает нам путь фонарём.

Эльфийская архитектура очень отличается от привычных мне зданий – галерея прекрасно вписывается в дикий, неухоженный ландшафт. Белые стены изгибаются, как стенки огромных раковин, на крышах – волнистые круглые башенки, похожие на застывшее пламя свечи. Все здания тянутся к небу, словно соревнуясь с высоченными корабельными соснами, между башенками проложены мощённые гладкими серебристыми камнями дорожки.

Винтер входит в самое большое здание и открывает перед нами одну за другой несколько дверей с непонятными знаками, вырезанными на каждой створке.

Наконец перед нами простирается огромный выставочный зал с гладким каменным полом из серых и синих камней, уложенных так, что кажется, мы сейчас ступим на водную гладь. Стены как в огромном соборе, но непривычно изогнуты и освещены зеленоватыми светильниками.

Повсюду статуи и картины, изображающие эльфийских королей и королев верхом на скакунах, пейзажи с непривычными светлыми жилищами на склонах крутых гор и натюрморты, на которых растения и камни словно парят над бумагой.

Я даже не знала, что на свете есть такая красота!

Статуи сделаны из клубящегося тумана, вытканные на гобеленах фигуры оживают, стоит зрителю пройти мимо, скульптуры созданы из потоков воды.

Винтер, неподвижная, как камень, замирает в одном из овальных окон галереи и молча следит за нами.

Я обхожу экспонаты один за другим, а Джаред и Айс­лин, совершенно поглощённые друг другом, говорят об искусстве. Невозможно не заметить, что Айс­лин расцвела, а глаза Джареда сияют янтарным огнём.

– Винтер, а где твои работы? – обращается Джаред к эльфийке.

Она задумчиво склоняет голову к плечу и отвечает не сразу.

– То, что сделала я, нельзя выставлять в этой галерее, – наконец тихо признаётся она. – На всём, что я делаю, лежит отпечаток тьмы.

Я хмуро выслушиваю это признание. Винтер так просто говорит о том, как к ней относятся эльфы, и так спокойно принимает их презрение.

Айс­лин и Джареда её слова тоже не оставили равнодушными: глаза Айс­лин взволнованно расширились, Джаред смотрит на эльфийку напряжённо и встревоженно.

– Покажи нам, где стоят твои работы, – вдруг слышу я свой голос.

Поколебавшись, Винтер нехотя спрыгивает с насеста и ведёт нас в отдельное здание – что-то вроде хранилища, построенного в кельтском стиле.

Внутри огромного амбара – только так и назовёшь этот склад – холодно и пахнет плесенью. Вдоль стен выстроились старые, обшарпанные рамы от картин и видавшая лучшие времена мебель. Рядом висят забытые полотна, стоят старинные ткацкие станки, кисти и мольберты.

В самом центре огромного неухоженного помещения почти до самых стропил возвышается огромная статуя из белого камня, от которой исходит нежное сияние.

Это эльфийский лучник на вставшем на дыбы коне, натянувший тетиву и направивший стрелу в небо. Статуя непривычно огромная, лучник и конь – как живые, мне даже страшно подходить. Вдруг конь ударит меня копытом?!

Джаред, Айс­лин и я медленно обходим статую, а Винтер тихо плетётся позади, прячась в тени.

– Это создала ты? – выдыхаю я.

– Да, – тихо отвечает она.

– Лучник – это ведь твой брат Каэль, правда? – поворачиваюсь я к Винтер.

– Да, – смущённо прячет она глаза.

– Он видел эту скульптуру? – восхищённо спрашивает Айс­лин.

Винтер кивает.

– И что он сказал?

– Он был очень тронут, – едва слышно, почти шёпотом, признаётся Винтер. – Ему очень понравилось. – Она благоговейно проводит рукой по прохладному белому постаменту, на который опирается конь.

– Великолепная работа, – говорит Джаред. – А ещё есть?

Винтер кивает и показывает вокруг.

Сегодня мы искатели сокровищ: мы сдёргиваем мешковину со статуй и картин, восхищённо замирая перед великолепными произведениями искусства.

– Вы только взгляните на гобелены! – звенит голос Айс­лин. Она обнаружила под холстами четыре неплотно свёрнутых гобелена. – Твоя работа? – поворачивается гарднерийка к Винтер. Та молча кивает, и мы с Джаредом спешим полюбоваться на находку Айс­лин.

Достаточно взглянуть на край полотна, чтобы убедиться – Винтер создала нечто необыкновенное. Художница скромно смотрит на нас со своего места у статуи, где она присела, держась за гладкую ногу лошади.

Айс­лин пытается вытянуть один из гобеленов из-под холста.

– Какая тяжесть…

Джаред склоняется рядом и без видимого усилия достаёт гобелен под изумлённым взглядом Айс­лин.

– Хорошо, когда рядом ликан, – роняю я, и Джаред едва заметно благодарно улыбается мне.

Гобелен осторожно расстилают на полу. Это огромное полотно, им можно закрыть довольно большую стену. Художница искусно выткала невероятно белых почти бесплотных птиц, летящих над летним лугом. Если повернуть голову, птицы грациозно взмахивают крыльями.

Это стражи.

Айс­лин и Джаред достают и разворачивают другие гобелены, а я замираю перед белоснежными птицами.

Винтер тихо подходит и останавливается рядом.

– Я их видела, – едва слышно говорю я.

– Я знаю, – встревоженно смотрит на меня Винтер. – Это дурной знак, Эллорен Гарднер.

– Почему?

– Так говорят сияющие в своём тайном святилище. Птицы – посланники сияющих. Только праведники могут смотреть на них. Нечестивцам запрещено поднимать на белых птиц глаза. Это кощунство.

Какая странная вера… Слова Винтер так тяжело осознать.

– И они думают, что ты нечиста?

– Все икариты – нечестивцы, – горестно поникнув, отвечает Винтер. – Мы – изгнанники. Исчадия Зла.

Как это несправедливо! Меня будто бьёт молнией от этих слов.

– Но откуда взялись эти поверья? Почему икаритов считают нечестивцами и несущими зло?

Теперь отражение гарднерийских предрассудков в религии эльфов кажется мне диким.

Винтер смотрит на меня спокойно и уверенно, будто правда об икаритах непреложна и известна всем.

– Потому что они стремились улететь из святилища к тёмным. Так написано в наших священных книгах. – Повесив голову, Винтер пристально вглядывается в птиц на гобелене. – Я знаю, что мне нельзя рисовать посланников, высекать их в камне… но они так прекрасны! Кощунство даже думать об этом… но они взывают ко мне. Они – мои музы, – дрожащим голосом признаётся Винтер, будто открывая мне страшную, постыдную тайну.

На меня вдруг нисходит озарение, и, оглядев холодный амбар, я объявляю:

– Гобелены нужно развесить.