Автор неизвестен - Лубочная книга

— Ну, а Пушкин, как по-вашему?

— Пушкина вся заслуга состоит в том, что прежде, до него, например, Ломоносов, Державин и другие, писали торжественные оды самым высоким слогом: {99} 99 …оды самым высоким слогом… — Ивин называет оды М. В. Ломоносова («Утреннее размышление о божием величестве», «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния») и Г. Р. Державина («Бог», «Водопад», «На смерть князя Мещерского», «На победы в Италии»). ода «Бог», «Утреннее и вечернее размышление о Божьем величии», «Водопад» («Алмазна сыплется гора…»), «На смерть князя Мещерского», «На победы…» и прочее. Все это на самые важные и торжественные случаи и самым высокопарным слогом, — парили в облаках, и все тогда думали, что в стихах можно говорить только о таких важных вещах и таким выспренним слогом, а Пушкин — первый заговорил самым задушевным, простым и ясным языком о самых обыкновенных вещах, спустился с облаков на землю, и все это в простой красивой форме… И вот, со стороны формы, только и есть его заслуга, а содержания у него почти никакого нет… даже у Ломоносова и то горнило больше содержания. Пушкин сделал то, что после него стало каждому легко писать стихи, он дал легкую, удобную форму…

— Вот, Лев Николаевич, кабы Вашими устами да мед пить!

— Вот и у Вас все это есть… Я всегда и прежде удивлялся тому, что у Вас, без образования, такая громадная способность писать стихи…

— Но ведь и в стихах можно разные мысли проводить!

— Разумеется! И у Вас они есть; но все это, повторяю, не может быть искренно по вышесказанным причинам… Пишут, например, Фет и другие, как она задумчиво села, как у ней развился локон и красиво рассыпался по плечам и прочее, пишут и о любви к народу и выражают «гражданскую скорбь», восклицают о братских объятиях, желая обнять весь мир, тогда как им хочется не мир обнять, а пойти и портерную и выпить бутылку пива… Искренности нет! Слишком зажирели… Много жиру накопили… Едят сладко, а с жиру известно… не Вы лично, — нет, я это не к Вам говорю, а вообще… Поэтому теперь книга стихотворений не может иметь никакого успеха и пройдет незамеченной! Совсем не то теперь нужно!

— Пожалуй, это отчасти и верно… только не все же неискренни.

— Вот я недавно видел, как один сапожник, пьяненький, выбежал из трактира с книжкой стихов Ожегова {100} 100 Ожегов Матвей Иванович (1860—1934) — поэт-песенник крестьянского происхождения, член Суриковского литературно-музыкального кружка. В работе о народном чтении «Характеристика моего народа» обвинял Ивина в плагиате и в искажении высказываний Л. Толстого (ОР ГБЛ, ф. 358, к. 5, д. 13, л. 41—44). , — какой тут толк! — И Лев Николаевич махнул при этом рукой.

— Ах, да, кстати об Ожегове, — вот у него в стихах некоторые признают много искренности и чувства.

— Искренности у него тоже нет, только у него стихи по форме хуже других, тяжелые, дубоватые…

Поговорив и еще кое о чем, я распростился со Львом Николаевичем. В этот раз со мною был у него и В. Е. Миляев {101} 101 Миляев Василий Евгеньевич (1874—1919) — поэт-самоучка, описал упоминаемый Ивиным визит в очерке «У Льва Толстого» (Орловский вестник, 1893, 27 апреля). , которого я в тот день познакомил со Львом Николаевичем. А Ожегова я познакомил с Л. Н. Толстым еще прежде. Сам же я с писателем-крестьянином М. И. Ожеговым познакомился еще в 1891 году, когда только что вышла в свет первая его книжка стихов под заглавием «Песни и стихотворения М. И. Ожегова», на которую мне указал лубочный издатель Губанов. Я, ознакомившись с его стихами, увидал, что Ожегов плохо владеет формой стиха и нередко употребляет неправильные выражения. Судя по портрету, помещенному на обложке его книжки, — это человек еще молодой, а следовательно, и неопытный, думал я, и, зная по себе, как трудно дается необразованному новичку форма стиха, я решил пойти к нему, познакомиться и помочь ему советом и указаниями. Но я жестоко ошибся в своих предположениях. Когда я пришел к нему, я увидел, что это действительно не старый человек, но и не первой молодости. Когда я с ним разговорился о стихах и, с целью объяснить его недостатки, указал ему на неправильные выражения в его стихах, вроде: «Солнце красное закатается», «роса на землю повалилася», «пар далеет» и т. п., и, кроме того, на неправильные ударения, то Ожегов, вместо того чтобы послушать, понять и сознаться в своих ошибках и незнании, начал волноваться, горячиться и спорить, что эти выражения и вообще его стихи очень правильны, красивы и поэтичны, что так именно и должно писать, как он пишет… Я увидал, что это человек убежденный в достоинствах своих стихов, закоснелый в своих убеждениях, упорный и стойкий, не только не понимающий своих недостатков, но и не желающий понимать их. Я потом хотя и еще несколько раз толковал с ним и спорил, но эти толки и споры ни к каким положительным результатам не привели.

М. А. Козырева я встречал раза два-три еще в первое мое знакомство с Суриковым, в 1875 году, когда он был еще безбородым юношей и приходил в лавочку к Сурикову, но я с ним в то время ни о чем не беседовал, да и впоследствии, во все время, встречался с ним редко и особенно близко никогда не сходился.

Кроме Козырева, я в лавочке Сурикова встречал раза два И. Д. Родионова и один раз встретил Д. И. Кафтырева {102} 102 Козырев Матвей Александрович (1852—1912), Родионов Иван Дмитриевич (1852—1881), Кафтырев Дмитрий Никанорович (1847—1877) — писатели-самоучки, входившие в Суриковский кружок. , а также И. И. Барышева {103} 103 Барышев (псевдоним — Мясницкий) Иван Ильич (1854—1911) — юморист-прозаик и драматург, сотрудник московской «малой» прессы, друг И. З. Сурикова. . И более из суриковского кружка писателей-самоучек я в то время никого не встречал.

М. И. Ожегов, с которым мы впоследствии подружились, познакомил меня со следующими писателями-самоучками: сначала с покойным ныне Лютовым {104} 104 Лютов Сергей Васильевич (1866—1897) — поэт-самоучка, суриковец. , а затем с М. Л. Леоновым {105} 105 Леонов Максим Леонович (1872—1929), писатель-самоучка, член Суриковского литературно-музыкального кружка, отец советского прозаика Леонида Леонова. . Леонов вскоре познакомил меня с И. А. Белоусовым {106} 106 Белоусов Иван Алексеевич (1863—1930) — поэт, член Суриковского литературно-музыкального кружка. и с И. И. Зачесовым {107} 107 Зачесов Иван Иванович (1870—1910) — писатель-самоучка, прозаик. ; затем я, по указанию Зачесова, познакомился с Миляевым, а после с С. Е. Захаровым {108} 108 Захаров С. Е. — Речь идет, по-видимому, о Михаиле Егоровиче Захарове, поэте, члене Суриковского литературно-музыкального кружка. и Репиным. Однажды я ходил на стеклянный завод, на Бутырках, и познакомился там с Нечаевым. Это было в 1892 году. В то же время пришел ко мне на квартиру и познакомился со мною И. Н. Свето-Востоков. Позднее всех, кажется, в начале 1896 года, я познакомился с Ф. С. Шкулевым {109} 109 Репин Иван Васильевич (1874—1936), Шкулев Филипп Степанович (1868—1930), Нечаев Егор Ефимович (1859—1925) — поэты-самоучки, члены Суриковского литературно-музыкального кружка. , с которым сошелся ближе всех из писателей-самоучек и, впоследствии, даже подружился с ним. Все вышеупомянутые писатели-самоучки собирались в одном трактире, в городе, и я раза три-четыре посетил эти собрания, беседа на которых сосредотачивалась в то время преимущественно на литературных сборниках, издававшихся в разное время в память покойных писателей-самоучек А. Разоренова {110} 110 Разоренов Алексей Ермилович (1819—1891) — поэт-самоучка, член Суриковского кружка, автор песни «Не брани меня, родная…». и И. Д. Родионова.