Джон Ирвинг - Дорога тайн

И когда Эдвард Боншоу неловко уронил и поднял кофейную банку, не вызвал ли ее оглушительный грохот вспышку ужасного отвращения во всевидящих глазах грозной Девы Марии?

Хуан Диего не был почитателем Марии, но он знал, что лучше относиться к замаранной великанше с должным уважением.

– Lo siento , Матерь, – тихо сказал Хуан Диего большой Деве Марии, указывая на свой лоб. – Я не хотел попасть в тебя банкой. Я просто пытался дотянуться до тебя.

– У этого пепла какой-то чужеродный запах, – заметил отец Альфонсо. – Я бы хотел знать, что еще было в банке?

– Что-то со свалки, я полагаю, но вот идет хозяин свалки – мы должны спросить его, – сказал отец Октавио.

Что до почитателей Марии, то Ривера уже шагал по центральному проходу к громоздящейся статуе; казалось, у хозяина свалки были свои причины встретиться с Марией-монстром; то, что Пепе отправился за el jefe в Герреро, возможно, просто совпало с собственным намерением Риверы явиться сюда. И все же было понятно, что Пепе оторвал Риверу от какого-то занятия, завершенного лишь наполовину. «Небольшой проект, осталась только тонкая доработка», – как объяснил это сам хозяин свалки.

Ривера, должно быть, покинул Герреро в большой спешке – кто знает, как Пепе объявил ему о предстоящем рассеивании пепла, – потому что хозяин свалки все еще был в своем рабочем фартуке.

На фартуке было много карманов, и он был длиной с неприглядную старомодную юбку. В одном кармане лежали стамески разных размеров, в другом – куски наждачной бумаги, грубой и тонкой, в третьем – тюбик с клеем и тряпка, которой Ривера вытирал остатки клея с наконечника тюбика. Трудно было сказать, что было в других карманах, – Ривера говорил, что именно эти карманы ему нравятся в его фартуке для столярных работ. Старый кожаный фартук хранил много секретов, – по крайней мере, так считал в детстве Хуан Диего.

– Я не знаю, чего мы ждем, – может быть, тебя, – сказал Хуан Диего el jefe . – Я думаю, великанша вряд ли что-нибудь вытворит, – добавил мальчик, кивнув на Марию-монстра.

Храм наполнялся людьми, хотя, когда прибыли брат Пепе и Ривера, до мессы еще оставалось время. Хуан Диего позже вспомнит, что Лупе внимательней, чем обычно, отнеслась к хозяину свалки; что касается el jefe , он был даже более, чем обычно, обходителен с Лупе.

Держа левую руку глубоко в загадочном кармане столярного фартука, Ривера кончиками пальцев правой руки тронул пепельную пленку, покрывшую ограду алтаря.

– Пепел как-то странно пахнет – не сплошь пеплом, – сказал отец Альфонсо el jefe .

– В этом пепле есть что-то липкое, инородное, – сказал отец Октавио.

Ривера понюхал кончики пальцев и вытер их о кожаный фартук.

– Сколько у тебя разных штук в карманах, jefe , – заметила Лупе, но Хуан Диего не перевел это; читателя свалки расстроило, что Ривера не ответил на шутку по поводу великанши, а именно на предположение Хуана Диего, что Дева Мария вряд ли что-либо вытворит в отношении Риверы.

– Ты должен задуть свечи, Пепе, – сказал хозяин свалки, указывая на свою любимую Деву Марию, после чего Ривера обратился к двум старым священникам: – Она крайне огнеопасная.

– Огнеопасная! – воскликнул отец Альфонсо.

Ривера произнес ту же литанию о содержимом кофейной банки, которую дети слышали от доктора Варгаса, – научный, строго химический анализ.

– Краска, скипидар или еще какой-нибудь растворитель. Бензин – определенно, – сказал Ривера двум старым священникам. – И вероятно, какой-то состав для покрытия древесины.

– Святая Матерь не будет запятнана? – спросил отец Октавио у хозяина свалки.

– Дайте-ка я приведу ее в порядок, – сказал хозяин свалки. – Позвольте мне немного побыть с ней наедине… я имею в виду, до завтрашней утренней мессы. Лучше всего после вечерней мессы. Не стоит смешивать воду с некоторыми из этих чужеродных веществ, – сказал Ривера, как будто он был не обычным хозяином свалки, а алхимиком, которого нельзя было опровергнуть.

Брат Пепе, стоя на цыпочках, гасил свечи длинными золотыми щипцами; естественно, падавший пепел уже погасил свечи, стоявшие ближе всего к Деве Марии.

– У тебя болит рука, jefe , так где ты порезался? – спросила Лупе Риверу. Его мысли было трудно читать, даже для ясновидящей.

Хуан Диего позже предположил, что Лупе, возможно, прочитала все, что было в голове у Риверы, – не только мысли el jefe о том, как он порезался и насколько сильно. Лупе, должно быть, выяснила, что это за «маленький проект», работу над которым (как раз посредине) прервал приход Пепе, и что имел в виду Ривера, говоря о тонкой доработке, то есть она поняла, чем именно занимался хозяин свалки, когда порезал большой и указательный пальцы левой руки. Но Лупе, даже если что-то узнавала, никогда не говорила об этом, а Ривера, как и карманы его фартука, хранил много секретов.

– Лупе хочет знать, не болит ли у тебя рука, jefe , которую ты порезал, – сказал Хуан Диего.

– Мне просто нужно наложить пару швов, – ответил Ривера, по-прежнему пряча левую руку в кармане кожаного фартука.

Из лачуги в Герреро они поехали на «фольксвагене» Пепе. Брат Пепе посчитал, что Ривере не следует садиться за руль; Пепе намеревался немедленно отвезти хозяина свалки к доктору Варгасу, чтобы тот наложил швы, но Ривера хотел сначала увидеть результаты рассеивания пепла.

– Результаты! – повторил отец Альфонсо после отчета Пепе.

– Это не результаты, а вандализм, – глядя на Хуана Диего и Лупе, сказал отец Октавио.

– Мне тоже нужно увидеть Варгаса – пойдем, – сказала Лупе брату.

Дети свалки даже не смотрели на Марию-монстра; они не ожидали от нее многого по части результатов. Но Ривера взглянул на безносое лицо Девы Марии – как будто, несмотря на ее потемневший образ, хозяин свалки ожидал, что она подаст ему знак, что-то, граничащее с наказом.

– Пошли, jefe , – ты ранен, у тебя все еще идет кровь, – сказала Лупе, беря Риверу за здоровую правую руку.

Хозяин свалки не привык к такому вниманию со стороны вечно критикующей его девочки. El jefe подал Лупе руку и позволил вести себя по центральному проходу.

– Мы позаботимся о том, чтобы храм был в твоем распоряжении вечером до закрытия! – крикнул отец Альфонсо вслед хозяину свалки.

– Пепе, полагаю, ты запрешь за ним дверь, – сказал отец Октавио брату Пепе, который, положив щипцы на священное место, поспешил за Риверой и niños de la basura .

– ¡ Sí! Sí! – ответил Пепе двум старым священникам.

Эдвард Боншоу остался с пустой кофейной банкой. Сейчас было не время говорить отцу Альфонсо или отцу Октавио то, что, как сеньор Эдуардо знал, он должен был сказать; сейчас было не время исповедоваться – приближалась месса, а крышка от кофейной банки отсутствовала. Она просто (или не просто) исчезла. С таким же успехом она могла исчезнуть в дыму, как нос Девы Марии, подумал сеньор Эдуардо. Но крышка этой мирской кофейной банки – Лупе была последней, кто ее держал, – исчезла без шипения голубого пламени.