Джон Ирвинг - Дорога тайн

Тем не менее звук грузовика Риверы, тот особый вой при заднем ходе, вторгся в сон Хуана Диего – без сомнения, когда самолет, прибывающий на Бохол, выпускал шасси. Снам такое свойственно: словно Римско-католическая церковь, сны поглощают вещи; сны присваивают вещи, которые на самом деле не являются их собственностью.

Для сна все равно – скрежет ли это шасси самолета «Филиппинских авиалиний», рейс 177, или вой грузовика Риверы на заднем ходу. Что же касается того, каким образом трупный запашок морга Оахаки проник в сон Хуана Диего во время его короткого перелета из Манилы на Бохол, – ну, не все же поддается объяснению.

Ривера знал, где находится в морге погрузочная платформа; он знал и патологоанатома, то есть судмедэксперта, который занимался аутопсией в anfiteatro de disección [26]. С точки зрения детей свалки, во вскрытии Эсперансы не было никакой необходимости. Дева Мария испугала ее до смерти, и – что еще важнее – Мария-монстр этого и хотела.

Ривера сделал все возможное, чтобы подготовить Лупе к тому, как будет выглядеть труп Эсперансы: у Эсперансы от шеи до паха, прямо по грудине, шел шов. Но Лупе была не готова ни к груде невостребованных трупов, ожидающих вскрытия, ни к телу el gringo bueno после вскрытия, чьи раскинутые белые руки (как будто его только что сняли с креста, на котором он был распят) выделялись в своем оцепенелом покое на фоне более смуглокожих трупов.

Доброго гринго только что зашили после вскрытия, и в области его головы имелся разрез – более серьезный, чем если бы он был от тернового венца. Война доброго гринго закончилась. Для Лупе и Хуана Диего было шоком увидеть брошенный труп юного хиппи. Лицо еl gringo bueno , похожее на лицо Христа, наконец успокоилось, хотя Христос, вытатуированный на бледном теле красивого юноши, тоже пострадал от судебно-медицинского вскрытия.

От Лупе не ускользнуло, что тела ее матери и доброго гринго были самыми красивыми из всех, выставленных на обозрение в анатомичке, хотя они выглядели намного лучше, когда были живыми.

– Мы возьмем и el gringo bueno – ты обещал мне, что мы сожжем его, – сказала Лупе Хуану Диего. – Мы сожжем его вместе с матерью.

Ривера уговорил человека, проводившего вскрытие, отдать ему и детям свалки тело Эсперансы, но когда Хуан Диего перевел просьбу Лупе – что она хотела забрать и мертвого хиппи, – судмедэксперт остолбенел.

Беглец-американец был, похоже, жертвой еще не расследованного преступления. Кто-то в отеле «Сомега» сказал полиции, что хиппи отравился алкоголем, – проститутка утверждала, что этот малыш «только что умер» на ней. Однако патологоанатом выяснил иное. El gringo bueno был забит до смерти; он был пьян, но убил его не алкоголь.

– Его душа должна улететь домой, – говорила Лупе. – Как-то я проходил по дороге Ларедо, – вдруг пропела она. – По дороге Ларедо проходил как-то я…

– На каком языке она поет? – спросил Риверу судмедэксперт.

– Полиция ничего не предпримет, – сказал Ривера. – Они даже не скажут, что хиппи забили до смерти. Они скажут, что это было отравление алкоголем.

Патологоанатом пожал плечами.

– Да, это то, что они уже говорят, – сказал патологоанатом. – Я сказал им, что парня с татуировкой забили, но копы велели мне держать язык за зубами.

– Отравление алкоголем – вот как они это запишут, – сказал Ривера.

– Единственное, что сейчас имеет значение, – это душа доброго гринго, – твердила свое Лупе.

Хуан Диего решил, что ее слова надо перевести.

– А если его мать захочет, чтобы вернули тело? – добавил Хуан Диего, после того как перевел то, что Лупе сказала о душе el gringo bueno .

– Матушка попросила его прах. Это не то, что мы обычно делаем, даже с иностранцами, – ответил патологоанатом. – Мы, конечно, не сжигаем тела на basurero .

Ривера пожал плечами.

– Мы принесем тебе его пепел, – сказал он.

– Там два тела, и половину пепла мы оставим себе, – уточнил Хуан Диего.

– Мы отвезем пепел в Мехико-Сити – мы развеем его в базилике Богоматери Гваделупской, у ног нашей Девы, – сказала Лупе. – Мы и близко не поднесем их прах к плохой безносой Марии! – крикнула Лупе.

– Эта девочка говорит совсем не так, как другие, – сказал патологоанатом, но Хуан Диего не перевел безумство Лупе насчет того, что она развеет прах гринго и Эсперансы у ног Богоматери Гваделупской в Мехико.

Вероятно, из-за присутствия юной девушки Ривера настоял, чтобы Эсперансу и el gringo bueno положили в отдельные мешки для покойников; Хуан Диего и Ривера помогли в этом судмедэксперту. В прощальный момент Лупе, отвернувшись, смотрела на другие трупы, как вскрытые, так и ожидающие вскрытия, – то есть на трупы, которые не имели для нее значения. Хуан Диего слышал, как в кузове грузовика Риверы лает и воет Диабло: собака чуяла запах разложения. В anfiteatro de disección пахло охлажденным мясом.

– Что это за мать, если она не захотела увидеть тело своего сына? Как вместо этого мама может просить о прахе своего дорогого мальчика? – говорила Лупе. Она не ждала ответа, – в конце концов, она верила в огонь.

Эсперанса, может, и не хотела бы, чтобы ее кремировали, но ее дети все равно это сделали. Учитывая, что она была истовой католичкой (она любила исповедь), Эсперанса, возможно, и не выбрала бы погребальный костер на свалке, но если покойный не оставляет предварительных инструкций в виде завещания (а Эсперанса таковых не оставила), то решение о захоронении мертвых принимают дети.

– Католики сумасшедшие, раз не верят в кремацию, – лопотала Лупе. – Нет лучшего места для сжигания, чем на свалке, – черный дым поднимается высоко-высоко, стервятники кружат. – Стоя в анатомичке, Лупе закрыла глаза и прижала ужасную богиню земли Коатликуэ к своей еще не обозначившейся груди. – Этот нос у тебя, да? – открывая глаза, спросила Лупе брата.

– Да, конечно, – кивнул Хуан Диего; его карман оттопыривался.

– Нос тоже в огонь – просто на всякий случай, – сказала Лупе.

– На случай чего? – спросил Хуан Диего. – Зачем сжигать нос?

– На случай, если самозванка Мария обладает какой-то силой, – просто на всякий случай, – сказала Лупе.

– La nariz ? – спросил Ривера, держа на каждом плече по мешку с трупом. – Какой нос?

– Ничего не говори о носе Марии. Ривера слишком суеверный. Пусть сам разбирается. Он увидит безносую Деву-монстра в следующий раз, когда пойдет на мессу или исповедаться в своих грехах. Я продолжаю говорить ему, но он не слушает: его усы – это грех, – лопотала Лупе.

Она видела, что Ривера прислушивается к ее непонятным словам; la nariz привлек внимание el jefe – он пытался понять, что болтают о каком-то носе дети свалки.

– Я хочу, чтоб мой гроб понесли шесть ковбоев, – запела Лупе. – А покров мой чтоб столько же дев понесли. – (Это был подходящий момент для ковбойской панихиды – Ривера тащил два тела к своему грузовику.) – И на крышку – цветы, чтоб потише стучали, – продолжала петь Лупе. – Рассыпаясь по ним, комья твердой земли.